Одна из многих

Рабочий день Сергея кончился. Она не имела права его задерживать. Но не хотела оставаться одна.

— А че не повесить? — отозвался Сергей и стал распаковывать люстру.

Елена перебралась в кресло, накрылась пледом, смотрела, как он трудится. Чужой труд завораживал.

Кот Мурзик улегся на коробку. Мурзик любил коробки.

Кот прищурил глаза. Наслаждался покоем.

Через час люстра висела — круглая и сверкающая, как НЛО. Модернизированный абажур.

Абажур над столом. Кот. Мужчина и женщина средних лет.

Время остановилось и никуда не двигалось. И не надо.

* * *

Близился юбилей. Елене исполнялось пятьдесят лет.

Она заказала столик в дорогом ресторане. Позвала дочь с мужем, подруг. Это называется: родных и близких. Набралось восемь человек. Однако никто не пришел. У дочери заболел ребенок. Подруга упала и подвернула ногу. Сбежавший муж Николай улетел в Париж.

Елена сидела в ресторане в одиночестве и смотрела на накрытый стол. Чего там только не было… Одной не съесть. Отменить заказ нельзя.

Елена вышла к машине и пригласила телохранителя Мовлади. Сегодня он подменял Сергея. Сергей уехал на чью-то свадьбу в город Нижний Новгород. Мовлади прекрасно водил машину, а Сергей ловко управлялся с собаками. Они были взаимозаменяемы.

Мовлади оглядел стол. Стояли закуски, которых он раньше никогда не ел; например, сырая рыба, завернутая в рис. Он опасался есть такую еду, от сырой рыбы бывают глисты. Но есть хотелось.

Мовлади какое-то время воевал. Но война затянулась. Надоело скитаться в горах, спать на сырой земле. Дома все разрушено, работы нет. А в Москве все строится. Богатым людям нужна охрана. Чеченцы — прирожденные воины. Говорят, даже царица Екатерина держала охрану из чеченцев.

— Хочешь руки вымыть? — спросила хозяйка.

— Зачем? — не понял Мовлади.

— За стол не садятся с грязными руками, — объяснила Лена.

— Но я же не руками буду есть, а вилкой, — возразил Мовлади.

— Как хочешь…

Мовлади стал есть. Елена смотрела на столб его шеи. Лицо обтянуто молодостью. Волосы русые, а глаза светлые. Среди чеченцев встречаются такие — светловолосые и светлоглазые.

Николай взял его в охрану, потому что чеченцы — люди войны. Они военные по призванию. Но Елена подозревала, что чеченцы — люди любви. А иначе зачем нужен такой размах рук, такие трепетные ноздри.

— Сколько тебе лет? — спросила Елена.

— Двадцать шесть, — ответил Мовлади.

— А мне знаешь сколько?

— Не знаю.

— Пятьдесят.

— Моей маме пятьдесят, — простодушно заметил Мовлади.

— А кто лучше выглядит, она или я?

— Она, — сказал Мовлади. — Мама толстая.

— Разве лучше быть толстой?

— Для старухи лучше. У худых кожа висит.

— А у меня разве висит?

Мовлади повернул лицо к хозяйке, откровенно рассматривал. Глаза накрашенные, губы накрашенные и даже щеки — и те накрашенные.

— Зачем спрашиваешь? — не понял Мовлади. — Когда у женщины есть внуки, она должна высматривать внуков. А иначе зачем она живет?

— Дикий ты человек, — сказала Елена. — Значит, мужчина может иметь молодую, а женщина — нет?

— Мужчина берет женщину для продолжения потомства. Рожать должна сильная и молодая.

— Значит, ты рассматриваешь женщину как корову? Но бывает еще кое-что…

Мовлади промолчал.

— Давай выпьем, — предложила Елена.

— Я не могу, — отказался Мовлади. — Я за рулем.

— Мы такси возьмем.

— Хозяин будет недоволен.

— А мы ему не скажем.

— Все равно не могу. Дело чести.

— Я твоя хозяйка. Будешь делать то, что я скажу.

— А хозяин где? — не понял Мовлади.

— Ушел к другой. К молодой.

— Надо было привести ее в дом. Младшая жена. Аллах разрешает.

— А меня куда?

— Здесь же, на хозяйстве. Старшая жена.

— Он меня бросил.

— Бросать — грех. Аллах запрещает. Твои братья должны его наказать.

— Жизнь накажет, — пообещала Елена. Разлила коньяк по рюмкам.

* * *

Среди ночи Елена открыла глаза.

Рядом с ней спал молодой чеченец, взгромоздив на нее тяжелую ногу.

О! Как давно не было у нее ничего подобного. Какое счастье ощущать рядом живого и теплого человека.

— Я люблю тебя, — проговорила Елена, и в этот момент она была честна.

— А? — Мовлади проснулся. Открыл ясные очи. — Что?

Он закинул руки за голову. От подмышек пошел запах лошадиной мочи — не противный, немножко травяной, но очень острый.

— Поди в ванную, — попросила Елена. — От тебя воняет.

— А? — снова спросил Мовлади. — Чем воняет?

— Лошадью.

— Я с лошади три года не слезал…

Мовлади поднялся и зашлепал в ванную. Раздался шум падающей воды. Потом шум смолк.

Мовлади явился в первозданном виде — невысокий, гибкий, как артист балета. Его кожа была гладкая, безволосая и даже на вид горячая.

Из памяти выплыли стихи Новеллы Матвеевой:

«О! Как я счастлив, — кричит во дворе петух.
Свежие срезы бревен подобны сырам.
Пляшет, как дух, сухой тополиный пух…».

* * *

Елена позвонила Николаю и сказала:

— Надо поговорить. Приезжай.

— Я в Париже, — объяснил Николай.

— Я не могу ждать.

— Ну говори сейчас.

— Дай мне отдельное содержание, — потребовала Елена.

— Ты хочешь развестись? — уточнил Николай.