Одна любовь

Татьяна Кузовлева Одна любовь

А вы – Серебряного века

Такие разные певцы,

Чьих строк серебряное эхо

Сквозь пограничные столбцы

Летело, по сердцам рассеясь.

И так захватывало дух,

И восклицалось: «Ходасевич!»,

«Иванов!» – выдыхалось вслух.

На что и как вы жили-были,

Какие боли, беды, были

Вмещались в ваши зеркала?

И родина или чужбина —

Кто бил точней из-за угла?

Вы все по тропке леденелой

Теперь ушли за горизонт —

Бесстрастный Блок,

Безумный Белый

И шляпой машущий Бальмонт.

И я черчу, сосредоточась,

Над Временем незримый мост

Среди великих одиночеств

К ночному блеску ваших звёзд.

I ДНЕВНИК

* * *

Живём, не разнимая рук,

Благословляя боль объятья:

Очерчен заповедный круг

Ещё до таинства зачатья.

В нём осязаем каждый звук,

Священны имена и даты,

И чем теснее этот круг,

Тем нестерпимее утраты.

И потому в пути, в дому,

В лихие дни, в ночные праздники

Я не отдам вас никому —

Земного круга соучастники.

* * *

Всё начиналось ярко.

Всё впитывалось быстро.

Стучало сердце жарко,

Выбрасывая искры.

Влюбляясь и ликуя,

Повсюду рифмы слыша,

Училась я вслепую

Ходить по краю крыши.

Дрожа, и замирая,

И от бесстрашья плача,

Но всё же понимая,

Что не могу иначе.

Что мне – напропалую, Над пропастью – всё выше.

…Я до сих пор вслепую Иду по краю крыши.

СНЕЖИНКА

Обжигаясь, тая, умирая

Бабочкой, стремящейся в огонь,

От любви и нежности сгорая,

Упадёшь ты на мою ладонь.

О восьмиконечная, резная,

Хрупкая, почти что неземная,

Падчерица вечной мерзлоты, —

Как сбежать от стаи ты решилась,

Невесомой, как тебе кружилось,

Как тебе срывалось с высоты?

Сколько от дождя до снегопада

Странствовала ты, моя отрада,

Капелька, хрусталинка, душа?

Как смогла в перерожденье вечном

Сердце от распада уберечь ты,

Воздухом разреженным дыша?

Где ещё меж тем и этим светом,

От земли взлетающие летом

И к земле летящие зимой,

Вдруг сойдутся в точке изначальной

Два пути несхожих и случайных,

Два летящих встречно – твой и мой:

Яркой вспышкой, нестерпимой болью

Расставанье мне проколет грудь.

…Я боюсь пошевелить ладонью,

Чтобы эту близость не спугнуть.

ГРОЗА В БРАТИСЛАВЕ

Послушай: под кровом чердачным

Свет лампы ходил ходуном,

И ливень выплясывал смачно,

По жести стуча каблуком.

В каком-то безумном экстазе

Рвал ветер полночную мглу,

И души князей Эстерхази

Роптали, столпившись в углу.

Я спутала век. Одиноко

Мне было в храмине чужой,

И сломанный зонт однобоко

Топорщился рядом со мной.

Не мог он сдержать эту силу,

Угрюмо ущербность тая, —

Такой же, как я – однокрылый,

И лишний такой же, как я.

* * *

Ольге Заботкиной

Из сумрака запущенной квартиры

Сквозь зеркала, сквозь стены, сквозь гардины

Он проступает – призрак, образ, дух

Той женщины – красавицы, танцорки,

Которой и партеры, и галёрки

Рукоплескали, не жалея рук.

В балетной стати, в чуть лукавом взгляде,

В испанском ли, в цыганском ли наряде —

Во всём петербуржанка. И во всём —

То сдержанна, то вспыльчива, то вздорна.

И тайно кровь барона Бенкендорфа

Блуждала в ней и жгла своим огнём.

Наследница изысканных портретов,

Детдомовка, блокадница, балетом

Лишённая тепла, одна как перст,

Она в любви искала лишь защиты.

Её мужчины были знамениты,

И каждый для неё был – тяжкий крест.