Одна любовь

– Ну и всё. Я тогда… тогда…

– Что? – с насмешкой приподымаю бровь.

– Ну папулечка, ну пожалуйста. По-жа-лу-й-ста! Я обещаю в этом году сдать всё на отлично, и…

– Один уже доучился, что в суворовское отправили, с его гениальными идеями. Тебя тоже на казарменное положение пора переводить?

Умка разошлась не на шутку. Хотя мы хлебнули достаточно проблем с младшим, что глаз у неё на фразе «буду вести себя хорошо» дёргается до сих пор. Хотя Тея, по сравнению с сыночком нашим, белая и пушистая.

– Мам, ой не надо меня с Никитой сравнивать, я, в отличие от него, адекватная и всякой хренью не страдаю. Дом не затапливаю, ракеты во дворе не запускаю и травмат нигде не находила. Так что у меня должны быть привилегии! И вообще, я уже взрослая. Взрослая!

– Мам, что скажешь? – постепенно склоняюсь на сторону дочери.

– Нет, Богдан, нет!

– Мы подумаем. Принеси мне мой телефон, в кабинете забыл.

– Хорошо, – Тея улыбается, воодушевлённо шагая наверх.

– Нет!

– Ну слетает она, что страшного-то?

– Одна?

– С охраной. Ты так реагируешь, словно её реально кто-то одну отпустит.

– Не знаю, Богдан, Тея очень ветреная, эти постоянные влюблённости, порывы сорваться на край света, рай в шалаше. Мне за неё страшно.

– И поэтому ты с каждым разом всё больше и больше её от себя отдаляешь. Одни запреты.

– Тебе легко говорить, у нас что ни происходит, все идут к папе. А папа всё одобряет. Конечно, мама плохая, мама строгая, а на деле у нас сплошная вседозволенность получается.

– Прекрати. Ты сейчас перебарщиваешь.

– Ладно, прости, – садится напротив, – я просто очень переживаю. Никита со своими выходками, а ему ещё и десяти нет. Я думала, что мы не так скоро столкнёмся с подростковыми проблемами.

– Себя в Тейкином возрасте вспомни.

– Самое страшное, что помню.

– И? Голова на плечах была? Была. Так вот и наша дочь, думаю, не дура.

– Значит, отпускаем?

– С охраной. На пару дней.

– И пусть видеоотчёты записывает, что она живая.

– Это уже не ко мне, – складываю руки на груди.

Тея, всё это время подслушивающая под дверью, взвизгивает и бросается ко мне на шею.

– Спасибо-спасибо. Я вас так люблю, вы самые лучшие родители, – переключается в своих причитаниях на Геру, – мамулечка, – целует в щёку, – спасибо. Я какие хочешь отчёты запишу, всё что угодно.

Во дворе раздаётся хлопок. Оборачиваюсь, уже готовясь к реакции жены, но её нет. Она просто накрывает лицо руками, покачивая головой. Тея бежит на улицу, я же продолжаю смотреть на Геру.

– Боже, Никита и летние каникулы – это две самые страшные вещи в мире.

– Пошли посмотрим, чего там бахнуло.

– Пошли. Раньше я всегда боялась, что с ним что-нибудь случится, а сейчас… я, наверное, ужасная мать, но теперь я опасаюсь за наш дом. Я уже настолько привыкла, что Никита переворачивает всё вверх дном, что… не важно. Просто пошли на улицу.

Во дворе нас ждёт замечательная картина. Куча земли, грязная моська сына и горящий куст. Относительно ожидаемо. Один плюс во всём этом есть. Охрана всё время была здесь и подстраховывала этого… приличных слов почему-то не находится.

– Пап, ты видел, как рвануло?

– Что за новые фокусы? Где взял?

– А там, в училище. Смотри, круто, правда? Воронка какая.

– Никита, ещё раз что-нибудь подобное вытворишь, на всё лето запру в комнате…

– Ну мама! Это же эксперимент, ты не понимаешь.

– Какой эксперимент? Как убить себя и сжечь всё вокруг? Всё, домашний арест.

– Папа…

– Даже не надейся. Мама права.

– Я тогда к бабушке уйду.

– Она тебя нам через два дня обратно притащит, – усмехаюсь, – домой уже иди, экспериментатор.

– Умойся, сынок, – добавляет Гера.

– Ага, ладно, – отмахивается и несётся к себе в комнату.

– И вы ещё меня сравниваете с этим мелким пакостником? – Тея кривит лицо. – Ужас, куда катится этот мир? Мам, я к Дашке.

– Хорошо, Тея.

Тейка уходит, и я увожу Геру в дом.

– Ему нужно куда-то тратить энергию, пока он дома.

– Бери его с собой на работу, на тренировки, куда хочешь. Но пусть он меньше слоняется без дела, иначе к его отъезду в училище мы тут все рехнёмся. Это вот он же в тебя. Ни минуты покоя.

– Конечно, в меня, в кого ещё? – сжимаю её плечи.

– А я недоглядела, недовоспитала.

– Гера, завязывай. Каждый раз одно и то же. Меньше стресса. Само образуется, перебесится.

– Перебесится… а что будет через лет пять? Он же точно бунт устроит, или того хуже. Я даже думать об этом не хочу.

– Вот и не думай. Переживать будем, когда Никитос очередной фокус выкинет.

– Три дня чтобы из дома его не выпускал. Пусть сидит и думает над своим поведением.

– Не думаю, что это поможет.

Умка присаживается на диван.

– Не поможет. Ничего не поможет.

– Мам, – жалобный скулёж доносится с лестницы, – я больше так не буду. Правда-правда. Прости меня, я не хотел, – Никита сбегает вниз, обнимая Герду, – не обижайся, ладно?

– Ну как я могу на тебя обижаться? – поправляет пальцами его челку.

– Ой, он вечно так говорит, – Тейка огибает диван, садясь на край, рядом со мной.

– Отстань, Тейка, надоела.

– А ты-то мне как надоел. Мелочь пузатая.

– Сама мелочь! – показывает язык сестре. – Пап, я завтра поеду с тобой, ладно? На тренировку.

Киваю, потрепав его голову.