Одна любовь на двоих

– Ну что ж, – сказала Ульяша, – Лушка так Лушка. Давай-ка пойдем ее поищем.

– А ну как наткнемся на кого из бунтовщиков? – испугалась Фенечка. – Скажут, чего по дому шляетесь?

– Ну, выходить нам никто не запрещал, – пожала плечами Ульяша. – А коли скажут так, ты им в ответ: «Это мой дом, где хочу, там и хожу, потому что я здесь хозяйка, а вы – гости незваные, хуже злого татарина!»

– Ох, коли я так отвечу, не сносить нам головы! – Фенечка даже зажмурилась.

– Не бойся! – горько усмехнулась Ульяша. – Со мной – ничего не бойся. Я теперь – невеста атамана! Мне все можно!

И с разудалой улыбкой вышла из комнаты, увлекая за собой Фенечку. Какое-то время они шли крадучись, прислушиваясь к доносившимся откуда-то издалека голосам бунтовщиков, которые все еще подчищали, рассевшись во дворе, барский съестной припас. Но вот неподалеку послышались какие-то странные звуки, напоминающие не то стоны, не то сопенье. Вскрикнула женщина, громко, несколько раз, охнул мужчина… а вслед за тем сказал чуточку хрипловато:

– Ну, а теперь вали отсюда, хватит с меня, ишь, разнежилась, кошка драная!

Вслед за этим послышался хлесткий шлепок, обиженный визг, и из запечного закутка чуть ли не на девушек – они едва успели отпрянуть за угол! – вывалилась крепкая белотелая деваха в одной рубашке, которую она пыталась одернуть, а та все липла к ее потным ногам.

Чуть погодя из-за печи выбрался не кто иной, как атаман Искра, подвязывая очкур своих портков.

– Все еще здесь, Лушка? – спросил неприветливо. – Чего ждешь?

– Приголубь хоть, – плаксиво проговорила она, – что ж ты со мной так, как будто ноги о ветошку вытер!

– Да и впрямь вытер, прежде чем на персидский ковер ступить, – бросил Искра. Повернулся – и пошел восвояси, а Лушка горько расплакалась, закрыв лицо руками.

Девушки переглянулись. На их лицах мешались сочувствие и брезгливость, но Фенечка все же внимательно всмотрелась в Ульяшины глаза – не плещется ли в них еще и досада да ревность? Ничуть не бывало, искрились там лишь смешинки, и Фенечка, облегченно вздохнув, вышла из-за угла и позвала ласково:

– Лушенька, что с тобой приключилось?

– Ах, барышня! – обернулась та, всхлипывая и утираясь все тем же рубашечным подолом, заголяясь при этом выше всякого предела. – Я-то радовалась, мол, удача вышла, подлягу под этого изверга да выпрошу у него милости к барину моему Петру Иванычу да к вам, а он сунул разок между ног – да Ульяшей, слышь-ка, все называл при этом! – и потом вынул и пошел, не оглянувшись. Сказал, жениться на Ульяше хочет честь по чести, – стрельнула она взглядом на девушку, стоявшую чуть поодаль и сочувственно смотревшую на нее, – а чтобы до свадьбы дотерпеть и над невестой не сохальничать, ему нужно пену сплеснуть, а то, вишь ты, похоть в нем бродит, через край перекипает. Ну вот и сплеснул, а потом отшвырнул меня, словно поганое ведро. А то ли дело было с барином Петром Иванычем!

– А не хочешь ли ты, Лушенька, барину помочь? – спросила Фенечка.

– Да я о том лишь и мечтаю, – жарко отозвалась Лушка. – А как?

– Ты девка хитрая, мозговитая, – решительно вступила в разговор Ульяша. – Да и мы не дуры. Давай в три ума измудримся, как Петра Иваныча с Анатолием Дмитричем из подвала вызволить.

– Надо стражу чем-нибудь опоить, – ни на миг не замедлясь, выпалила Лушка.

– Чем? Вином допьяна?

– Да этим свиным рылам, поди, весь наш припас наливочек да настоечек извести придется, покуда их с ног собьешь, – хозяйственно озаботилась Лушка. – Крепкие больно мужики, не сразу их возьмешь. Надо бы чего-нибудь добавить в вино… сонного зелья!

– Эх, милая, да разве оно не только в сказках водится? – удивилась Фенечка.

– И в сказках, и наяву, барышня, – усмехнулась Лушка. – В деревне знахарка есть, Елизарихой зовут, так она сон-травой промышляет: у кого ночница-бессонница, всяк к ней идет, сон-трава и голову больную исцелит, и ломотье-колотье всякое уймет.

– Елизариха! – воскликнула Ульяша. – А как ее зовут? Не Марфой ли?

– Марфа она и есть, – кивнула Лушка.

– Да ведь это моя родная матушка! – Ульяша прижала руки к груди: – Молю тебя, иди к той знахарке, попроси у нее самого наисильнейшего зелья. Скажи, что дочка ее теперь богата, что ехала в Перепечино с родней повидаться, а потом собиралась обратиться к барину с просьбой об их выкупе, да беда стряслась. Попроси матушку родимую мне помочь, дать зелья побольше да покрепче, чтобы не только страже, но и самому Искре хватило. Скажи, я-де, как от опасности избавлюсь, все сделаю, чтоб семью свою выкупить и к себе забрать. Да кланяйся ей в ножки от меня, родимой моей матушке!

– Все сделаю, – горячо пообещала Лушка и убежала, на ходу переплетая растрепанную косу.

Ульяша взволнованно стиснула руки. Ее так и била дрожь.

Вдруг повернулась, бросилась назад в комнату, упала под иконы.

– Что с тобой? – испугалась Фенечка, вбегая вслед за ней.

– Господи, прости! – молила Ульяша, всхлипывая. – Прости за гордыню мою!

– Да что?! О чем ты?!