Одна (ЛП)

— А ты шустрая, — признает он. Толика уверенности возвращается, и я чувствую себя достаточно восстановившейся, чтобы побыстрее отдать заказ особенно раздражительному посетителю. Поднос у меня в руках заставлен пастой и сэндвичами с деликатесами. Внезапно цепляюсь ногой за низ штанины и со вскриком начинаю падать. Сильная рука ловит меня и тянет вверх, пока я не обретаю равновесие. Поднос все еще у меня в руках, но немного соуса пролилось из пиалы. Издаю облегченный вдох. Уверена, половина ресторана видела, как я только что чуть не шлепнулась на пятую точку. С пылающим лицом расставляю тарелки и поспешно бормочу: «Наслаждайтесь». Быстро возвращаюсь назад, пытаясь не запнуться о штанины, успевшие за час развернуться.

Алекс наблюдает за мной.

— Сегодня у тебя не очень-то получается, — хмуро говорит он.

— Знаю. Мне жаль. Это, это необычно для меня.

Обычно я очень умелая. Но опять же, обычно я в одежде по размеру. Подтягиваю брюки повыше, стараясь подтянуть и бумажные полотенца.

Алекс рукой останавливает меня.

— Это что бумажные полотенца у тебя в штанах? — недоверчиво интересуется он.

Замираю, решая – солгать или не стоит.

— Да, — отвечаю я.

Его глаза округляются, занимая почти половину лица. Он смотрит на меня, а я на него, пытаясь не показать смущения.

Его губы начинают дрожать, и он закусывает нижнюю губу.

Затем он хохочет.

Мне ничего не остается. Я тоже хохочу.

***

Возвращаюсь домой, когда время ужина осталось далеко позади. Я бы оставалась и дольше, если бы мне позволили, но Алекс не смог придумать для меня никаких заданий. Мне удалось избежать нескольких происшествий, когда приняла ключевое решение закатать штанины и скрепить их степлером. Они не разворачивались до конца моей смены.

Засунув ключ в ржавый замок, сильно налегаю на него, прежде чем замок поддается, позволяя мне распахнуть дверь. Шагнув внутрь, произношу: «Я дома». Не жду ответа, вероятно Нэт отсутствует. Завтра День труда, что подразумевает последний вечер, когда можно поразвлечься перед началом официального учебного года во вторник. Я привыкла к тихим местечкам. Мы с бабушкой обычно приходили домой только поспать. Даже когда жили в Миннесоте, наш маленький домик никогда не был шумным. Мы не уделяли слишком много внимания тому, чего там не было. Научились наслаждаться тишиной, ценить ее обыденность. Тишина была единственным спокойствием в нашей жизни.

Я оставила форму в своем шкафчике и снова была в джинсах и толстовке. Переодеваюсь в более комфортную одежду: спортивные штаны и короткую серую футболку. Наша комнатка небольшая, но совершенно очевидно у кого какая сторона. Моя сторона выглядит более пустой, аккуратной с немногими мелочами. Сторона Нэт – это взрыв цвета. Однажды нас навестил ее друг и назвал ее жизненное пространство «каким-то порождением клоуна». Ее небольшая односпальная кровать накрыта неоново-розовым покрывалом и дополнена неоново-зелеными наволочками. На стене висят несколько картинок в серебристых и оранжевых рамках, которые светятся в темноте. Ее стол загроможден лавовой лампой с индийскими спиралями, настольной лампой кроваво-красного цвета с Бетти Буп и коробкой от вчерашнего ужина на вынос. Со вздохом беру и выкидываю коробку от ужина. Я занимаюсь этим с тех пор, как она заселилась. Сомневаюсь, что Нэт вообще это замечает.

Достаю свой последний батончик гранолы, решая съесть его сейчас или оставить на завтрак. Знакомый мучительный голод гнездится на дне желудка, но решаю игнорировать его. «Боль – единственное напоминание о том, что я еще жива», — повторяю бабушкину мантру. Сила этих слов уменьшается с годами, но знакомого высказывания достаточно, чтобы ощутить ее присутствие.

Нагибаясь, залезаю под кровать, чтобы вытащить картонную коробку. Ставлю ее на колени, осторожно открываю створки и мягко касаюсь лотка с акриловыми красками. Он грязный и сильно подержанный. Улыбаюсь, потому что, когда касаюсь его, это напоминает мне о маме и бабушке. О времени, которое слишком быстро закончилось.

Отставляю его в сторону, нахожу несколько кисточек. Они также подержанные. Я изо всех сил пытаюсь содержать их в чистоте, но следы использования невозможно скрыть. Далее идет лоток с акварелью. Ставлю его перед собой, чтобы вынуть альбом для набросков. Желудок урчит, когда достаю пачку бумаги, напоминая мне, что я решила не есть сегодня. Игнорируя мольбу тела, аккуратно складываю все обратно в коробку.

Ложу под спину подушки, достаю карандаш и поднимаю коленки с блокнотом на уровень глаз. Пролистываю до чистой страницы, касаюсь текстурированной бумаги, ощущаю ее мягкую шершавость, как бальзам. Живот снова издает звуки. Следующее за этим остаточное жжение не из приятных. Глубоко вдыхаю, успокаивая внутренности и приступаю к наброскам.