Одна маленькая правда

Даже боюсь признаться, насколько мне нравится его игра. Он раньше никогда не играл нам на скрипке. Я признаться, даже забыл, что Лев Яковлевич – музыкант, пока мы случайно не наткнулись на его инструмент. Да и сам он тоже, видимо, забыл про это. Любка говорит, что это у него от внутренних переживаний, от войны, от блокады. Но теперь, когда блокада окончательно снята, Лев Яковлевич играет каждый день, и все мы наслаждаемся этой чарующей музыкой. Любка говорит, что Льву Яковлевичу нужно возвращаться на сцену. В филармонию или театр. До войны он же играл на сцене. Но он отказывается, пожимает плечами и говорит, что не хочет, что ему не удобно играть в помещении.

По радио передавали, что наша армия успешно отвоевывает свою территорию. Уже освободили Беларусь в ходе операции «Багратион». Ну еще бы они ее не освободили. Как операцию назовешь, так она и пройдет. Или как там было сказано? А не важно. Освобождают Европу, гонят немцев на запад, откуда они и пришли. Теперь дикторы нам рассказывают, как наши войска сражаются в Европе и уже подбираются к дому Гитлера. Еще мы слышали что-то о Нормандии. Я точно не знаю, но говорят, что там произошла высадка союзников, и теперь немцев будут давить с двух сторон.

Недавно нашли щенка на улице. Один бок коричневатый, все остальное – серое. Уж не знаю, как он один оказался посреди дороги, но Любка настояла на том, чтобы взять его к себе. Так что, теперь нас пятеро.

От кличек вроде Бобик или Шарик решено было наотрез отказаться – говорят, нужно проявить оригинальность. А по мне, что Бобик, что Шарик – главное, чтоб пес верный и добрый был.

Кстати, наш новый сожитель игру Льва Яковлевича тоже оценил: так и виляет хвостом, как тот только скрипку в руки берет.

Щенка назвали Барсиком. Сколько я не доказывал им, что это кошачья кличка, все усмехаются, с чего, мол, я такие выводы сделал. Ну Барсик так Барсик, ладно хоть не Мурзик.

Все движется к лучшему.

Только крыльцо немного поскрипывает. Завтра же возьмусь за починку.

Дневник Максимыча

Никогда не бывал в Румынии. Неловко признаться, но я отчасти благодарен войне за это путешествие. Сам я вряд ли бы собрался поехать куда-нибудь за пределы родного Муратово, а теперь, глядите, иду по Европе.

Немецкие войска особенно сильно цепляются за эту землю, но мы все же уверенными шагами идем по ней, все ближе к нашей заветной цели. Уже скоро, совсем скоро, дойдем до нее, и тогда наступит конец войне.

Должен сказать, очень непривычно здесь. Полей, как у нас в России, нет, деревни есть, но вовсе не похожие на наши. Дома сильно отличаются: в Муратово избы простые, а тут – нечто вроде загородного домика, некоторые с даже с балконами. Я вообще не думал, что так делают, пока в Москве не увидел. Как раз, когда на фронт только ехал, удалось полчасика по столице погулять, а так и ее бы никогда не увидел.

К вечеру третьего дня кончилась вся махорка.  А вы представляете, что это для русского солдата? Лучше бы патроны закончились, ей-богу! С товарищем мы обошли все наше подразделение, и ни у кого нет ни махорки, ни папирос, ни сигарет. Решили попытать счастья у местных жителей, но попробуй объяснить им, что такое махорка. Хорошо, что сигареты знают, однако тоже у них ничего не оказалось. Идя по улицам, наткнулись на магазин с выбитыми стеклами. Внутри за прилавком никого не было, осмотрелись и в итоге нашли несколько пачек сигарет. Не долго думая, мы сложили их в вещмешок и направились обратно.

Это были немецкие сигареты, табак оказался кисловатым и немного сырым, видимо где-то был подмочен. Но нам выбирать не приходится, поэтому курим то, что есть.

Пару дней назад наше подразделение получило задание взять высоту. Очень красивое и живописное место, у нас в деревне, если с холма на реку смотреть, точно так же красиво. Единственное, небо не отдает такой краснотой зарева. Тут тоже был холм, на вершине его – хорошо укрепленные позиции, и даже стоял дот. Это такое бетонное сооружение, нечто нашего полуподвала в колхозе. Укрепления эти так расположены, что подобраться к ним незамеченными невозможно. Каждое направление простреливается до самого низа. Правда, есть на склоне несколько камней, за ними можно укрыться. Я уже сразу начал чувствовать, что забираться будет очень нелегко. Наша рота должна была подниматься слева. Мы начали идти одновременно, быстрыми рывками с трех сторон, но, поднявшись на несколько метров, услышали, как сверху заработал пулемет, и первые тела покатились вниз. Я сразу же спрятался за камень, по которому щелкали пули еще секунду. Налетел такой грохот, будто стрелял целый полк. Долго бились на этом холме, три раза отступали, пули скидывали нас к самому подножию. Но все же на четвертый раз, смогли добраться до крайних укреплений и забросать их гранатами. Это мы провернули уже к вечеру, когда больше половины солдат были убиты, и последняя рота все-таки смогла прорваться наверх.