Одна маленькая правда

Раз-два, вот и готово место для нового штаба. Высокопоставленным чинам теперь сидеть на пригорке и отдавать приказы, а мы двинемся дальше, исследовать румынскую землю.

Дневник Германа Елагина

Это первые строки моих коротких записок. Сейчас ночь. Пишу маленьким огрызком карандаша, который нашел на полу во время очередных избиений. Листки бумаги стащил из папки. Пока никто ничего не заметил.

Сейчас нахожусь в концлагере, о местоположении которого могу лишь догадываться. Еще давно слышал о таких, но никогда и вообразить для себя не мог, каково жестокое обращение здесь с несчастными пленниками. Жутко смотреть на все это, жутко слышать, жутко даже находится неподалеку от места, где людей поджидает смерть.

Несколько раз видел как группа пленных уходила за бараки. Они оттуда не возвращаются.

Сам работаю на разборке завалов. Отсюда недалеко, нас водят пешком.

Конвоиры не упускают случая ударить кого-нибудь просто так. Чувствую, что долго тут не протяну. Почти каждый день прибывают новые люди, и я чувствую, что скоро попаду в ту группу людей, шествующих за бараки.

Когда они узнали, что я музыкант, заставили играть на «торжественных церемониях». Так называли ту часть распределения, когда людей загоняли в газовую камеру, где те, задыхаясь, в исступлении бились о стены с нескончаемыми мольбами о помощи. А фашисты наблюдали за ними, улыбаясь виртуозно исполненной сонате.

Это заставляет испугаться.

И задуматься.

Я много думал о словах одного заключенного, и понял, что эгоизм – неотъемлемая часть человеческой сущности. Побочный эффект эволюции, ахиллесова пята, всепоглощающая червоточина, вложенная в самое развитое создание. Быть умным, значит, быть эгоистом. Хладнокровный просчет, личная выгода – вот из-за чего началась эта война. Но значит ли это, что именно эгоизм одержит победу?

Ведь немцы не так уж умны. Избыточное самолюбие ослепляет их, они не понимают, что не только они склонны к личной выгоде. Они оставляют на столе раскрытые папки, думая, что все остальные, словно собаки, пройдут мимо, даже не поведя носом. Они неосмотрительны, но очень жестоки.

Дневник Любови Марковны Савиной

Недавно видела, как подрались двое мальчишек. Впервые жестокий спор вызывает в старой душе такое умиление. Румяные, здоровые детские лица. Чуть ли не вся улица собралась смотреть на них, и никто не разнимал. Драка… должны ли мы были пресекать ее сейчас? Конечно, должны, но что-то остановило всех, заставило остаться на месте.

Их мышцы окрепли. Руки не были вялыми, как старые плети. Мальчики яро махали кулаками, нанося друг другу, хоть не сильные, но активные удары. Готова поспорить, что ни на одном из ребят не осталось даже и синяка, они совсем не хотели навредить друг другу. Но видно было, что сила в них просыпается. Он кричали, так громко-громко, и звонкие мальчишеские голоса раздавались во всех домах.

Они больше не умирали от голода. Они больше не изнемогали от войны. Они даже не думали о глобальных проблемах, сосредоточились на мелких, причиной которых и стала эта небольшая потасовка.

Дневник Антона Афанасьевича Палицкого

Я не сплю уже несколько ночей. Все еще не могу понять, как ему это удается. Дубай, нигде не учившийся, безграмотный оборванец, которому суждено было стать одним из тысячи беспризорников, вдруг неожиданно поверил в себя и схватил скрипку. Схватил по повелению какого-то торговца музыкальными инструментами, который и сам-то, наверное, не умеет играть. И, самое удивительное, что мальчишка смог. И как смог? Годы трудов и напрасных усилий были положены мною, чтобы добиться такого же результата. Я несколько лет играл по много часов в день, чтобы стать настоящим виртуозом. Да, я человек. Уже далеко не молодой. Старость, дрожащие руки, маразм… что-нибудь да подведет дряхлое тело. В этом я не спорю, пальцы меня уже не слушаются, и я не в силах так играть, как играл раньше.

Дубай же молод, слишком молод для того, чтоб обладать таким талантом. Я, как и все, видел того робкого мальчишку, играющего у витрины, в магазине инструментов Петра Винца. Каждый, кто проходил по улице, невольно становился свидетелем становления этого музыканта, все знали, как развивается его талант. Но человек, который никогда не ошибается, не должен заслуживать такого доверия, какое вызывает у всех его музыка.

Кончить с нуждой всего одним взмахом смычка. Кто он? Везунчик, коими бывают все дураки, или же слишком умен для простых людей?

Каким образом он заставляет нечто зыбкое в душе встрепенуться? Я много раз играл на сцене, мною восхищались, но в глазах моих зрителей не было и намека на то благоговение, какое я видел в глазах тех, кто смотрел на Дубая.

И это не зависть, но простое непонимание происходящего. Я восхищаюсь тем, кого всею душою ненавижу и не понимаю самых простых вещей. Музыка Дубая – предмет для подражания, сам Дубай – серая мышь. Однако, возможно, это даже зависть. Мне трудно разобраться в себе.