Одна на миллиард

– Световые руны, древняя эльфийская магия. Такие использовали для освещения туннелей и крипт.  У него там сплошное месиво. Я хотела подсветить рану и нанесла их на плечо.

– Магические светильники?

– Да. Но заклятие слабеет, и его силы хватает, только чтобы пока блокировать яд, не давая ему попасть к сердцу. Я бессильна. Тьма растворяет его. Странно, что он вообще ещё жив…

– Фиат люкс! -почти прокричал магистр.

Ярчайшая вспышка озарила помещение. Рыцарь застонал.

– Светлена, поддерживайте руны, Вы правы, это не просто яд, это что-то очень темное и мощное. Мне нужен мой артефактор и катализаторы. Я сейчас…

Архимаг исчез в коридоре. Светлена запела песнь исцеления на лерийском языке.

– Ариту миями аминор…

Мантра чародейки наполнила комнату светом.

Мягкий женский голос с характерным акцентом вернул Серафима в реальность. В мир дикой боли. Она каленым железом жгла плечо. Серафим попробовал шевельнуть пальцами левой руки. Пальцы повиновались, но мозг снова захлестнула дикая боль. Березкин застонал. Женский голос зазвучал снова, шепча какие-то странные слова на непонятном языке, и, как ни странно, боль отпускала. Серафим открыл глаза.

Старая деревянная балка и соломенная крыша совсем не подходили под ожидаемые очертания армейского лазарета, а осязание уловило целую гамму запахов. Запах на военном космолете – это почти всегда пот вперемешку с унигелем. А тут их бы великое множество. От сводящего с ума аромата свежеиспеченного хлеба и фруктов в вазе на грубо сколоченной тумбе до банального навоза. Красивая светловолосая женщина лет тридцати пяти проводила какой-то ритуал, сопровождая его заговорами на непонятном наречии.

– Что вы делаете? – сумел прошептать Серафим. Все тело было словно чужое.

– Я – Светлена, магистр магии восстановления, жрица света верховная служительница Мары. Это лерийская магия исцеления. Не бойтесь, сир Апраксис. Рана неглубокая, и с ядом мы почти справились. Все будет хорошо. Вы нужны Вирании и клану БезЫмянных. – в голосе женщины тяжелой струной звучала неуверенность или ложь.

Березкин почувствовал это всеми фибрами души.

– Что со мной?… Галлюцинации? Я умер?– Мысль тревога и непонимание рвали душу, Серафим попытался встать, но дикая острая боль пронзила всю левую сторону. Березкин рухнул на соломенную подушку.

– В смерти боли быть не должно— успокаивал себя космоинженер, – просто галлюцинации… я ранен и Аиида ввела панацелин, наверное…