Одна на миллион

Коттедж находился в отдалении, даже музыка едва доносилась. Да и коттеджем этот крохотный двухэтажный теремок можно было назвать с огромной натяжкой. Но хоть комната мне досталась отдельная. Это и правда радость, потому что от Веры и её щебета у меня уже кипели мозги. К тому же и номер оказался вполне уютным и даже с претензией на шик.

– У тебя есть сорок минут, чтобы приготовиться, – грузно поднимаясь по узкой лестнице, бросил отец. – И давай без выкрутасов.

Отец с Верой заняли комнату этажом выше и топали над головой.

Ещё вчера отец раз десять повторил, как подобает вести себя его дочери. Если в двух словах, то выглядеть я должна элегантно, держаться скромно, как монашка перед причастием. Ни в коем случае не позволять себе ничего вызывающего ни в одежде, ни в поведении. И уж конечно, на алкоголь даже не смотреть.

Одним словом, он не должен из-за меня краснеть. Я его молча слушала и перебирала в уме гардероб: чем бы его удивить.

Увы, слишком эпатажных нарядов у меня не имелось. Разве что старенькое платьице от Памелы Роланд, палевое, по фигуре, с кружевным полупрозрачным лифом, голой спиной и откровенным боковым вырезом. Ему, конечно, неизмеримо далеко до шокирующих нарядов Ким Кардашьян, но что уж есть. Да и я всё-таки хочу просто позлить отца, а не вызвать у него апоплексический удар. Что ещё хорошо – тонкая ткань совершенно не мялась.

Я достала из сумки платье, положила поперёк кровати, бережно расправила каждую складочку. В нём я отмечала свой восемнадцатый день рождения. Помню, тогда от жадных мужских взглядов не знала куда спрятаться. Но сейчас будет даже забавно взбодрить почтенную публику. К платью прилагались ещё босоножки на высоченных шпильках и крохотный клатч. Так что, папочка, держись!

Отец позвонил на сотовый ровно в шестнадцать ноль-ноль. Коротко сказал: «Выходим» и сбросил, а через минуту постучал. Не открывая дверь, я крикнула, что пока не готова.

– Вы идите, я подойду чуть позже.

Мама всегда повторяла, что лучше опоздать, но явиться во всеоружии. Тем более куда торопиться-то? Послушать пафосные речи? Очень надо.

Отец что-то недовольно пробурчал, Вера, как всегда, его утихомирила, и они ушли. А я преспокойно уложила волосы, освежила макияж и надела платье.

Тонкая, почти невесомая ткань струилась по телу, подчёркивая изгибы и окружности. Лиф не показывал, но весьма явно намекал, что за ним скрывается. Ну а разрез обнажал ногу почти полностью. Я критически осмотрела себя – красивая! Даже если придираться, всё равно красивая. И до мурашек похожа на маму. Особенно сейчас.

Нет, про маму лучше в эту минуту не думать, а то весь мой боевой запал испарится, я расклеюсь, а там и до слёз недалеко. А я такой себя жутко не люблю. Хотя в последнее время я так старательно отгоняла мысли о маме, забивая голову чем угодно, что, кажется, уже привыкла. Почти научилась, едва вспомнив о ней, тут же переключаться на что-то другое. Научиться бы мне ещё думать о ней, вспоминать и внутренне не корчиться при этом от боли…

12

Я покинула номер и не спеша направилась в сторону шатра, белеющего среди сосен. Оттуда доносились музыка, голоса, смех. Празднество, видать, было уже в самом разгаре. Я подошла ближе.

Со сцены какой-то господин в годах, толстый и лысый, толкал торжественную речь, восхваляя отца и его драгоценное детище – завод металлоконструкций. Точнее, его промышленный холдинг «Мегатэк». Сам завод был построен ещё во времена СССР и успешно функционировал до перестройки. Потом зачах и развалился. Отец купил его за гроши и реанимировал: влез в долги, закупил немецкое оборудование, наладил производство, организовал каналы сбыта, ну и так далее. И теперь тот завод разросся до холдинга и денежки текут рекой.

Толстый господин рассказывал, как это приятно – иметь дело с таким надёжным партнёром, поздравлял, желал успеха, роста, процветания. Потом толстяку хлопали, пока он грузно спускался со сцены. Лысина его лоснилась от пота. Он промокнул её и мясистое лицо клетчатым платочком.

Отец приподнялся из-за стола, шагнул к нему, заключил на миг в объятья, а затем увидел меня, и улыбка его застыла. Моя же, наоборот, расцвела.

Та самая седая, что до этого отчитывалась о почти полной боевой готовности к празднику, подсуетилась: подлетела ко мне, отпустила какую-то любезность, подвела к столу отца, где, кроме него и Веры, сидели ещё две солидные семейные пары и одинокий старец.

Ну, строго говоря, он, конечно, не старец. С виду, может, лет на десять старше отца, но лично для меня один чёрт – шестьдесят ему лет, семьдесят или сто.

Отец представил им меня: дочь, Лина. Мне их представить не сподобился. И вообще стал вдруг смурной. Вера и остальные дамы тоже ощутимо напряглись, зато мужская половина заметно оживилась и повеселела. Начали наперебой ухаживать, вопросами засыпали:

– Линочка, а сколько вам лет?

– А вы где-то учитесь? Работаете?

– А почему мы раньше вас не видели?

– Позвольте угостить вас шампанским.

– Сергей, мы и не знали, что у вас такая красавица-дочь.