Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Грэс всегда боялся автомобилей. Он боялся управлять и всегда приезжал с кем-нибудь. Я думаю, дорога была его самым главным врагом на Таити. Та самая почти единственная дорога, что опоясывает весь остров, при которой когда-то было принято селиться, чтобы не чувствовать себя совершенно оторванным от остальных, и которая теперь громыхает возле самых домов: то и дело проносятся автомобили, грузовики, мотоциклеты.

– Как жаль, что ваш прелестный домик так близко к дороге. Вы не боитесь за ваших животных? — как-то спросила я.

Домик Грэса был полон не только картин и книг — в больших клетках у наружной стены чирикали птицы, куры с цыплятами разгуливали по всей не ограниченной заборами территории, и четыре кошки то и дело сновали в дом — из дому.

– Да, боимся, конечно, уже одна кошка стала жертвой дороги. — И он махнул рукой и отвел глаза, как делал всегда, когда не хотел о чем-нибудь говорить.

Он отмахивался точно так же, когда разговор заходил о политике. Я уверена, что не только со мной, но даже с его многолетними друзьями, тоже русскими, которые давно живут на Таити, о политике он не разговаривал. Почему? Не знаю… Разница взглядов?» Он просто поворачивался в профиль в одну сторону и махал рукой — в другую. Мне в этом слышалось: «Ну как можно говорить о политике нам, двум-трем русским на этом маленьком острове, перед лицом такой стихии “Моана Нуи" – Великого Океана? Вот он только захочет и поглотит всех со всеми нашими “разницами взглядов”…»

Иногда мы ездили вместе к этим старым знакомым Грэса — генералу Смолину [74]и его жене, живущим и поныне на Таити в маленьком, но хорошо спрятанном от дороги домике в глубине большого сада. Мы читали стихи, мы искали общих знакомых, разбросанных по всем странам света, копались в старых русских книгах и журналах, заполнявших полки Смолиных. Иннокентий Семенович сам не был чужд перу, вернее, дребезжащей, много раз чиненной машинке, которой он даже посвятил одно из своих стихотворений. Ему есть о чем рассказать. Это не только райское прошлое Таити, но еще дальше — Сибирь, Маньчжурия… Внезапно здесь, среди пронизанного лучами солнца тропического сада, вырастал далекий снежный и порою страшный мир воспоминаний: тигр, схвативший китайца прямо на ходу поезда, медведь, приходивший в церковь погреться, и люди, зачастую пострашнее тигров и медведей…

Для этих поездок Грэс и я встречались в городе, в Папэ-Этэ. Потом Грэс непременно пересаживался в мой автомобиль, чтобы управляла я, а не он, что меня всегда очень приятно удивляло, так как мужчины редко доверяют женщинам руль вообще, а мне — в особенности. Мой муж ни за что бы не сел в автомобиль, которым бы управляла я, и если бы недобрый гений «Авоська», которого я всегда приглашаю на почетное место рядом с собой, я бы тоже далеко не уехала.

Помню, Грэс искренне сожалел, когда выяснилось, что мы должны уезжать.

– Вот тебе и раз… Да как вообще можно уехать с Таити? — И он сделал широкий жест рукой, включая в него и море, и небо, и кокосовые рощи.

– Конечно мне жаль расставаться со всем этим… А особенно с друзьями, — ответила я, и, стараясь себя подбодрить, добавила: — Ну, насчет ваших пальм… Все же и северные деревья хороши. Я все же больше люблю ели и березы… вот.

– Ну да… облетят ваши березы и будут торчать полгода уныло голые палочки… Только на березовую кашу и годятся. Да что и говорить. — И Грэс опять повернулся в профиль и махнул рукой. Может быть, и он уговаривал себя не скучать о березах?..

Я замолчала.

Но уехать все-таки пришлось. В один из сентябрьских дней я поднялась по знакомому трапу. Грэс был среди провожающих Он рано ушел, наверное, не хотел управлять автомобилем в темноте. Или ушел от шума — он его всегда избегал.

– Пишите мне просто: «Грэс, Таити», — обронил он на прощание.

Увешанная до ушей тяжелыми ожерельями из ракушек, с распухшими от слез красными глазами, я проводила его до лестницы. Я видела его опять сквозь туман. Но может быть, это был туман прощания с Таити… Я не думала, что, спустившись на берег, он ждал, что я обернусь. Об этом я узнала позже, из его письма, помеченного на обратной стороне упрямо кратким адресом: «Грэс, Таити». Это не было кокетством, бравадой известностью. Это была все та же влюбленность в те времена, когда на Таити все знали друг друга. Даже я еще застала время, когда можно было снять телефонную трубку и сказать: “Дай-ка мне, пожалуйста (таитяне все говорят на «ты»), этого самого, ну, знаешь, с усами, у которого лошади… Я забыла фамилию…” И, представьте, соединяли с тем самым, с усами. И мне было очень грустно, когда однажды в ответ на такую же просьбу мне твердо сказали:

– Номер, пожалуйста.

– Да я не знаю… — привычно затянула я.

– А я тем более, — сухо ответила телефонистка и повесила трубку.

И я окончательно поняла, что новая эпоха уже началась. А потом вообще Таити в телефонном отношении стал как все прочие почтенные острова мира.