Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Народу было видимо-невидимо (ослов-то), на платье мое никто и не смотрел, и я попросту перестала чувствовать себя и свои нормальные рефлексы и рассуждать здраво. Словно туманная завеса опустилась… И так вот я ходила в тумане от картины к картине и даже не думала — нравится или нет, а уходить никак не хотела. И даже стало казаться, словно завеса-то не опустилась, а, наоборот, поднялась и что в новом, образовавшемся пространстве за этой завесой все летающие коровы и другие искажения реализма получили свое законное место и, так сказать, оказались вполне понятными и знакомыми друзьями. Но объяснить этого я тебе не могу, потому что я и не думала тогда об этом. Сознание-то у меня и затмилось. Но вот только получилось, словно за этим обычным сознанием припрятано другое и что оно тоже воображает, что оно-то и есть самое главное. И правильно. А как же тут разобраться, которое из них слушать? Да и не разбиралась я, это я теперь разбираюсь, чтобы тебе объяснить.

Вот, например, изображена русская деревня. Каждый занят своим делом, как всегда. Видно все это, потому что люди чуть ли не больше изб. Но нет, не как всегда. Потому что лежит, посреди деревни, посреди дороги лежит — мертвец в гробу. Вот теперь я опять не понимаю, почему же это он посреди деревни лежит, и, может быть, вообще не так все было, как я пишу, а в ту минуту казалось, что так и есть, что жизнь дальше, конечно, идет-то идет, но темно стало на деревне… потому что смерть в деревню вошла… Потому что большой черный гроб встал поперек дороги как кость поперек горла, как бельмо на глазу…

Или зарезанный бык. Висит окровавленная туша. Когда днем приходишь в мясную лавку, они тоже висят, мы привыкли… Противно, может быть, но не страшно: пища. А вот на картине — страшно. Ведь так страшно висит; зарезанный, истерзанный, распятый… за наши желудки. Ведь страшно мы все живем и не видим этого. А вот иногда завеса закроется или, наоборот, откроется — не знаю уж, как там функционируют эти завесы — и видим все по-другому. И с такой ясностью, что страшно. Ведь режем сильных молодых животных для наших желудков… А потом и сами — туда же… И кому на прокорм? Уж лучше и не думать об этом.

Это, конечно, и не только от картин бывает. Бывает и от другого. От всего, что может пролезть в глубину, туда, за вторую завесу, что ли…

Но ведь сила, значит, этот Шагал, если пролез. Если одурил меня так, словно я какого-то модного наркотика нанюхалась или накурилась — не знаю уж, как это делается… Вот потому и написала, что понравилось. А объяснить все равно не умею.

Ты, наверное, напишешь, что это я просто с перепугу, от всяких мертвецов… Нет, у него есть и другое… Вот, «Вечер», например: притулилась пара, затихла… Смиренно так, бережно — вместе… И козел прижался, участвует в этом уюте… Смотрит большими глазами… А вокруг тишина, тишина… И только месяц сторожит в пустом небе, одинокий такой, как огарок в ночи…

Я еще думала, — на меня подействовало оттого, что у него почти во всех картинах русским духом пахнет. Избы русские, и месяц даже — русский, и в цветах — русские «жар-цветы» чудятся, и женщины — словно Птицы Сирины. Птицы Гамаюны… Ведь надо же, столько лет человек живет среди иностранцев, а возьмет кисть в руки, и все у него первые русские впечатления вылезают… Это, верно, тоже из-за той завесы, там он, наверное, и пишет свои картины, и вот встретиться с ним, чтобы его понять, можно только на той же почве… Самой туда попасть, хотя бы через обалдение.

Но, впрочем, дело не только в русскости, ведь иностранцам тоже нравится, особенно тем, кто картинами занимается и, видно, знает толк.

А может быть, это массовый психоз?.. Может быть, я просто выдумала все это и он сам, если бы прочитал, что я тебе пишу, посмеялся бы и сказал, что все вовсе не так.

Теперь я сама не уверена, нравится или нет, поняла ли я что-нибудь или нет…

Так бывает со сном: проснешься среди ночи и знаешь, знаешь: что-то видела важное, поняла что-то, все поняла… Вся душа встрепенулась навстречу… Только бы не забыть, как же это было… А оно-то уже и ускользнуло… Ни формы, ни связи, — какая-то смутная путаница, белиберда. Заснешь снова, проснешься уже утром, что-то еще мерещится, вспоминается… Но смахнешь быстренько своим утренним сознанием, как полотенцем: мало ли чего наснится, вставать пора.

А оно, то самое «поджилочное», которому наплевать на все наши установленные законы и измерения, нет-нет и опять шепнет: так ведь было же что-то важное… Ведь было…

Пока мы его не затормошим делами.

ПИСЬМЕНА ПАМЯТИ. ИЗ ПЕРЕПИСКИ

Письма Л.Н. Андерсен

Большинство писем Л.Н. Андерсен напечатаны на пишущей машинке, с копиями. Вся переписка находится в личном собрании Л.Н. Андерсен. При публикации учтено мнение Л.Н. Андерсен — воспроизводятся наиболее интересные письма или отрывки из них.