Одна неделя в июне. Своя земля

Ламаш простоват и недальновиден, подозревая его в желании спихнуть Протасова с секретарского места. Георгий Данилович человек в области авторитетный, он дружит со вторым секретарем обкома партии, — вместе были в одном партизанском отряде, и надо не иметь головы на плечах или закоснеть в заблуждениях, чтобы подкапываться под него. Он и секунды не помышлял об этом, всегда стремился лишь опереться на Протасова, обрести его поддержку. В области немало районов, пусть с менее благоустроенными центрами, где он сможет развернуться, показать себя, стать на виду у всех. Он чувствовал в себе достаточно силы.

Завьялов вернулся к столу, по телефону велел вызвать председателя райисполкома. Услышав в трубке ее голос, попросил срочно, отложив все дела, прийти к нему, и в ожидании Гуляевой разложил на столе папки с бумагами.

Она пришла быстрее, чем можно было ожидать.

— Что случилось? — спросила Гуляева, появляясь в дверях кабинета. — У меня совещание, я попросила всех прерваться и — сюда. Что-то очень срочное? Да?

Медленно, как птица, мигнув веками, он сказал:

— Неприятная новость, Галина Порфирьевна. Мы все-таки были правы тогда, помните, на бюро. Ламаш, оказывается, обманул, свеклу так и не посеял.

— Не может быть! — удивилась она. — А как же сводка? Я не могу представить…

— Факт установлен. — Он пожал плечами, словно поражаясь ее недоверию. — Сводка-то липовая.

Оба пристально посмотрели глаза в глаза, как будто силясь вникнуть в значимость того, что произошло у Ламаша.

— Да-а, — произнесла Гуляева после долгого молчания. — Думаю, скверное дело! Как он решился! Не туда попер конь бороздной…

— То-то и оно, хуже не придумаешь, — тотчас же отозвался Завьялов. — И это после бюро, а!

— Я уже забыла, когда были приписки, и вот тебе — на! Проморгали мы где-то, недосмотрели… Ведь он еще и опериться не успел как председатель.

— А вы не подумали, что будет, если узнают там. — Он оттопырил большой палец, показывая на потолок. — В первую голову нам с вами влетит, сигналы, скажут, и раньше были, а вы что же… Вы-то куда смотрели…

— Что же вы предлагаете?

— Надо снимать его, Галина Порфирьевна, — проговорил Завьялов, снизив голос. — Либерализма нам не простят, строгач уже имеет, куда же дальше!

— А не поспешим? Может, дождемся Протасова? Он Ламаша уважает, надеется на него.

— Что вы, в самом деле, Галина Порфирьевна! — поднял брови Завьялов. — Волынку нам никто не простит, и Георгий Данилович тоже, ведь он, помните, сам внес тогда предложение за строгач.

— А кого на место председателя? Новый человек не скоро в курс войдет.

— Я уже подумал, — непоколебимо заговорил он. — Лучшей кандидатуры, чем Дубровина, нет. Она из Долговишенной, сразу войдет в курс дела, там ей все знакомо, а самое главное, будет у нас женщина председатель. Георгий Данилович как-то говорил мне, что мы отстаем от других районов, женщин не выдвигаем на руководящие посты. Вот вам и одна на первый случай!

— Ну что ж, я согласна, — немного подумав, сказала Галина Порфирьевна. — Кандидатура удачная, ничего не скажешь… Евдокию Ефимовну я давно знаю.

— Вот и хорошо, до всего договорились, — облегченно выговорил Завьялов, поднимаясь. — Вся эта история и меня поразила. Не ожидал такой оказии!

— Ах, Ламаш, Ламаш, — поднялась и Гуляева. — Знаю, что строптив, но такого, честное слово, не ожидала… Что ему вздумалось? Напролом пошел!

— Заносчив без меры, — развел руками Завьялов.

После ухода Гуляевой он вызвал Башлыкова и продиктовал ему текст двух телефонограмм в колхоз «Заря мира». Ламашу предлагалось в ближайшие дни созвать общее собрание колхозников с докладом об итогах сева и готовности к уборке урожая. Второй телефонограммой Дубровина вызывалась в райком партии.

11

Спозаранок — сизая наволочь тумана еще укрывала ближнюю к реке луговую часть Долговишенной — к колхозной конторе одна за другой подкатили «Волга» и «Победа»: приехали Завьялов и Гуляева. Собрание было назначено на полдень, но Галина Порфирьевна вздумала объехать поля, посмотреть, что и как, и настояла на раннем выезде. С ней приехал и начальник районного управления сельского хозяйства Помогайбо — мужчина пожилых лет с широким мясистым лицом. Все в нем лениво-расплывчато, округло, с массивных плеч свисает мятый пиджак с оттянутыми карманами, на коленях пузырями вздулись брючины.

Помогайбо первым поднялся в контору и зашел в кабинетик Ламаша, где сразу же не стало места для других.

— Ты что выкаблучиваешь, Ламаш? — загудел он, усаживаясь на скрипнувшем под ним стуле. — Весь наш муравейник растревожил, хор-рош. Ухи натрепать бы тебе… А захудал ты, весь жирок с костей согнал, ей-бо, тощий, как жердина, так опаршивел.

— Дела, Платон Яковлевич, — отозвался Владимир Кузьмич. — Некогда жирок набирать.

— Де-е-ла-а! У кого их нет? У меня не менее твоего, а вишь ты, не худею. — Он подпер ладонями свой объемистый живот и слегка встряхнул им.