Одна ночь

Добавлю одно - стерпите и это, больше вас мучить не стану. Нынче необычная ночь, всякие мысли лезут в голову. Снег будто из прорвы валит, в такую ночь у человека должна бы над головой крыша быть, а у нас в прямом смысле ни кола ни двора... Так... Ладно... А добавить я хочу вот что... Уж очень живуч у нас чиновничий менталитет*. Долго я не понимал, что этот менталитет означает. Рылся в словаре, энциклопедии, в календаре... а вы не смейтесь. Из календарей наши отцы и матери ума-разума набирались, по календарю народ свое образование получал. Сперва я думал, что менталитет это такое же надувательство, как на языке пят-совской пропаганды слово "демократия". Однако менталитет оказался чертовски точным и нужным понятием. Умонастроение чиновника - это серьезное дело, и беда, если станет решающим слово чиновника. Чиновник смиренно поглядывает снизу вверх и по-господски таращится сверху вниз. Для него любое решение свыше является верным и своевременным, а всякая мысль, которую он не слышал в устах начальства, будет казаться подозрительной. Ученые дети рабочих могут и должны спорить со своими неучеными отцами, но если школа начнет выпекать чиновников, тогда дело худо. У нас в милиции много говорили о бюрократизме, о том, как Ленин ненавидел бюрократов и спекуляцию. И мы тоже кляли бюрократизм, но только так, чтобы это не задевало чиновничьего менталитета.

Меня бесит их образ мыслей. В рабочем государстве чиновничьего умонастроения и в помине быть не должно.

* Менталитет - образ мыслей.

Начальник нашего отделения, ленинградец Игорь Трофимович - мы с ним вместе плыли на одном судне, только не улыбнулось мужику счастье, - утонул, бедняга, в Финском заливе, - так вот оч удивлялся Павлову, в институте которого мы с. вами уминали эту вонючую картошку. Говорил, что был он человеком, который всегда думал и утверждал то, что хотел, и то, что считал правильным. В церковь ходил, верующим был, и никто его за это не трогал... Дагмар перебила:

- Всемирно известный физиолог. Юлиус Сярг вскинулся:

- Всемирно известный физиолог, это конечно! В рабочем государстве каждый должен думать и говорить только то, что он считает верным. Во всяком случае, рабочие, трудовой люд, сторонники социализма и коммунизма. В чиновничьем государстве - другое дело. Там чиновники определяют, что положено и что не положено говорить. Рыба начинает загнивать с головы.

Дагмар коснулась руки Сярга и сказала:

- Не повторяйте: "рыба начинает загнивать с головы", так говорили троцкисты.

Юлиус Сярг развел руками:

- Ну вот, приклеили ярлык - и готово.

- Я не имела в виду вас... скорее вообще. Сярг расхохотался:

- Отплатили, ну и ну! Хорошо, больше не буду. Троцкистом быть не желаю, Хотя, как болтает кое-кто, ташкентскую веру исповедую.

- Ташкентскую веру?

- Ну да. Сегодня в лицо бросили. И вы тоже думаете, что я собираюсь драпануть в Индию? Боже сохрани! Какой из меня беглец! Да я и слова-то по-английски не знаю, о языке хинди уж и не заикаюсь. И что бы я там делал! Для ихних каменоломен хватает своих под-невольных. Податься в английские кули! Благодарю покорно. Было время, когда я собирался вступить во французский иностранный легион, даже в посольство французское наведывался. В двадцать четвертом или двадцать пятом дядя у меня уехал в Бразилию Не хотелось выглядеть хуже его. От каторги в каменоломне терпение лопнуло. Да, об этом я уже говорил... Нет, дорогая Дагмар, я хочу вернуться в Эстонию. Обязательно! Хочу увидеть настоящую рабочую республику. Быть рабочему государству или нет - так стоит вопрос.

Юлиус Сярг засмеялся, будто рассказал очередной анекдот. Дагмар его смех показался неуместным. Она еще мало знала Юлиуса Сярга и не представляла, что серьезные разговоры он частенько заканчивает так, будто просто-напросто балагурил. Дагмар думала, что Сярг смеется над своей последней фразой, которая напоминала известное "(о be or not to be". Однако Сярг "Гамлета" не читал и в театре его не видел, читать книги он начал только в последнее время, чтобы расширить свой кругозор, - новая власть, казалось, обязывала его к этому.

- Значит, вы надеетесь вернуться в Эстонию, - произнесла Дагмар, которая так и не разобралась, почему он смеется, хотя поняла, что Юлиус Сярг, видимо, чувствует себя среди них одиноко, и ей стало жалко этого высокого, длиннорукого и сутулого человека.

- Надеюсь, твердо надеюсь, - произнес Сярг. - До Ташкента я, наверное, не доберусь, пальм с верблюдами и минаретов так и не увижу, да и не знаю, растут ли вообще в Ташкенте пальмы. Но таллинские башни увижу снова через год ли, через два или три. Пусть на одной ноге, хоть ползком, но в Эстонию вернусь, это так же верно, как то, что я иду сейчас рядом с вами. Эстония под немцем не останется. Аминь, больше я вас не держу.