Скорбит по мужу так, словно он уже в землю зарыт, и тут же навязывается другому. Маркус - кобель, который ни о чем не думает. Койт засомневался: а можно ли все отрицательные человеческие свойства относить к пережиткам капитализма? Являются ли неверность и сладострастие пережитками, или они издревле присущи человеческой натуре?
- Помогите мне, - повторила Дагмар. - Вы это можете. Отвечайте искренне на мои вопросы. Не щадите меня, как вы делали до сих пор. Поклянитесь, что будете говорить правду...
Хотя была ночь и шел снег, Маркус видел большие, темные глаза Дагмар, она стояла совсем близко к нему, и у него возникло желание обнять Дагмар. Но он не сделал этого.
- Посмотрите мне в глаза и поклянитесь. Маркус посмотрел, не отвел взгляда. И снова у него
возникло желание прижать к себе Дагмар, и снова что-то удержало его.
- Поклянитесь!
Маркус положил руки на плечи Дагмар и с полушутливой торжественностью произнес:
- Клянусь!
И понял, что исполнит обещание.
Одновременно он почувствовал, как плечи Дагмар слегка вздрогнули, ему даже показалось, что она прижалась к нему, и он нежно сжал ее плечи. Дагмар посторонилась, и они пошли дальше. Маркус ощущал на своих ладонях прикосновение грубой козлиной шерсти, словно он продолжал держать Дагмар за плечи. И решение - все сказать - на самом деле утвердилось.
- Я не знаю, что страшнее - смерть или плен, - говорила Дагмар. Она чувствовала на своих плечах руки Маркуса, его сильные руки, которые с такой легкостью подняли ее в кузов. - Иногда думаю: пусть в плену, лишь бы жил. Потом: нет, лучше бы умер. Тюрьма или лагерь только продлили бы страдания, фашисты ни за что не оставят его в живых.
- Смерть он обошел и в плен не попал, - произнес Маркус, его ладони по-прежнему ощущали жесткость ее шубы и вздрогнувшие плечи. - С таким же успехом он может где-нибудь скрываться, в какой-нибудь глуши.
- Вы утешаете меня. Скажите, что вы действительно' думаете. Самое тяжелое я уже пережила. Не представляла, что вообще приду в себя, но, как видите, ожила. Можете осудить меня за это, Маркус.
- Наоборот, буду рад, если это на самом деле так.
- Неужели я плохая жена, что не в состоянии уже плакать?
- Глупости. Вам не за что упрекать себя. Решение Маркуса ничего не скрывать окончательно созрело.
Они прошли несколько шагов молча. Затем Дагмар спросила:
- Он умер?
- По-моему, нет. - Маркус сказал это с легким сердцем.
- Почему вы сказали "по-моему"? Он был ранен?
- Об этом я ничего не знаю. Был ли он ранен или погиб.
- А что значит "по-моему"?
- Только то, что я не знаю, что с ним могло потом быть. Последний раз я видел его в третью неделю сентября, точнее сказать не могу. Тогда все дни смешались.
- Вы недоговариваете, Маркус.
- В таком случае посмотрите мне в глаза.
Дагмар повернула голову, сквозь летящие хлопья снега она видела лишь то, что глаза Маркуса обращены к ней, больше ничего.
- Он попал в плен?
- Дорогая Дагмар, я вынужден снова ответить: не знаю. Или: по-моему, не попал. Я не могу сказать - нет, он не угодил в лапы немцев, или - да, он попал к ним в руки, я просто не знаю, что с ним произошло потом. Если же вы хотите знать не факты, а то, что я предполагаю, то и тут я свою клятву сдержу. Думаю, что он на свободе. В той степени, в какой эта свобода сейчас возможна в Эстонии.
Впереди засветилось зарево. Оно то появлялось, то исчезало. Через некоторое время послышался гул мотора. Хотя все увеличивающийся сноп света и нарастающий гул возвещал о приближении автомашин, грузовик возник перед ними неожиданно. Козырьки, прикрывавшие фары, прижимали свет к земле, а покрашенные в синее стекла придавали ему неестественный отблеск. За первой машиной проследовала другая, потом третья - все груженные тяжелыми мешками с хлебом.
Когда машины проехали, Дагмар еле слышно спросила:
- Почему вы так думаете?
Теперь в ее голосе слышалась уже тревога, но Маркус этого не заметил. А если и заметил, то постарался обратить в шутку.
- Не хватайтесь за каждое слово. Не то я буду вынужден нарушить клятву.
- Раньше я только чувствовала, а теперь убеждена, что вы не говорите мне всего, что знаете и думаете о Бенно.