Одна ночь

Глафира Феоктистовна замечала все, даже когда вроде бы дремала. В магазине и на собраниях не глядела по сторонам и все же подмечала больше других, кто без конца пялился, выпытывал, прислушивался и перешептывался. Глафира Феоктистовна точно знала, когда сошла с дровней пожилая эстонка. Она до этого растирала колени и что-то говорила по-своему, только потом сползла. На ее место устроилась молодая, села вначале, как всегда, спокойно, по-девичьи подобрав под себя ноги. И тут будто охнула или глубоко вздохнула, после чего Глафира Феоктистовна и поняла, что стряслось неладное. Видно, поприпомнилось что-то молодой эсто-ночке, ночью оно всегда все перед глазами встает. Ночами человеку спать положено, только этой бабенке сейчас не до сна, даже если бы она и улеглась на перину возле теплой печки и положила голову на пуховые подушки. Видать, потеряла мужа или милого, теперь многие бабы остаются вдовами, а невесты без суженых. А эта еще молодая, может, найдет себе нового. Только кто знает, иная до гроба плачет, другая до того кручинится, что сама следом в гроб ложится. Люди всякие, только не всем дано одинаковое терпение. Чтобы сносить муки и одолеть, страдание. Страшно, когда ломит кости, но сердечная боль и того страшней. В муках родится на свет человек, в муках он и живет. Бабы - по крайности. Умирают мужья - жены глаза выплакивают, гибнут сыновья - матери задыхаются от боли. У того, кто молчком плачет, - двойная боль, человек должен навзрыд кричать, не в себя уходить. Только тут не своя воля, душу, что вдохнул господь, смертный изменить не в силах.

Глафира Феоктистовна перекрестилась.

У старшей, у той душа, наверно, окаменела от горя вселенского, или не прошлись по ней еще самые лихие беды войны. Только одно уже то, что пришлось оставить кров родной, разве не горе? Еще какое. Глафира Феоктистовна решила про себя, что уж свой-то очаг она никогда не покинет, пускай антихрист хоть всю деревню своими танками сомнет. Что на роду написано, от того спасения нет. Последний ее покой будет рядом с Агафоном как в слезах и поклялась она на его могиле.

Война - страшная кара, в войнах гибли целые народы. В войну малый народ должен ближе к большому держаться, не то раскидают его на все четыре стороны. Большой народ, такой, как русский, никому не уничтожить, все, кто ни шел на него, в конце сам погибал. И татары и Бонапарт. Эстонцам, так писал Константин, пришлось быть под многими народами, теперь они с нами, с русскими, в союзе, только будет ли им спасение? Эти тут, в горе и муках, идут на восток, а что делают другие, что у себя остались? Кто меч из ножен вынет, тот от меча и сгинет - еще в святом писании сказано. Матерь божья, найди скорее меч, который срубил бы антихристу голову, чтобы мир не истек кровью, чтобы все народы сохранились - и большие и малые.

От Константина вестей больше нет, а он как-никак писал, Василий с Никифором, те только родителям, а Константин и ее не забывал. Знать, нету внучка времени; напирает антихрист, где уж там с мыслями собираться да письма отписывать. И почта не как до войны работает, письма могут и затеряться. Поезда бомбы разбивают, с неба аэропланы сшибают, машины в канавы летят - письма тысячами пропадают. Хорошо, что Константин в Эстонии не остался, что полк ихний оттуда вывезли...