Одна ночь: открытий

Это беспорядок. Красные линии пересекают его спину; некоторые плачут крошечными капельками крови, а другие опухают. Его спина выглядит как дорожная карта. Он действительно хотел, чтобы я причинил ему боль, но его причины были гораздо глубже, чем смесь удовольствия и боли. Он хотел, чтобы мои следы были повсюду. Что он кому-то принадлежит.

Мне.

Мои ладони находят мое лицо, и я толкаю пальцы в глаза, не в силах остановить постоянное прерывистое дыхание от наполненных болью рыданий.

«Не плачь», — шепчет он, поворачиваясь и обнимая меня. Он несколько раз целует меня в голову, гладит меня по волосам и крепко обнимает. «Пожалуйста, не плачь».

На меня нападает чувство вины, и я кричу на себя, чтобы я поступила правильно. Готовность Миллера сделать что-то настолько неприятное для меня только усиливает его. Сколько бы я ни говорила себе, что Чарли — это замаскированный дьявол, что он заслуживает всего, что получает, я все равно не могу убедить себя согласиться. Миллер будет нести это бремя до конца своей жизни, и теперь, когда я знаю, я тоже. Я не могу позволить ему сделать это с нами. Это будет похоже на петлю на шее на всю оставшуюся жизнь вместе.

«Шшшш», — успокаивает он, усаживая меня к себе на колени.

«Давай убежим, — рыдаю я. Это единственный способ. «Мы возьмем Нэн и уедем далеко-далеко». Мой разум составляет мысленный список мест, когда он смотрит на меня с нежностью, как будто я просто не понимаю.

«Мы не можем».

Я чувствую, что от его простого и окончательного ответа нарастает раздражение. 'Да мы можем.'

«Нет, Оливия. Мы не можем».

'Мы можем!' — кричу я, заставляя его вздрагивать и закрывать глаза. Он пытается набраться терпения. «Прекратите говорить, что мы не можем, когда можем!» Теперь мы можем идти. Упаковать Нэн и уехать. Меня не волнует, где мы окажемся, пока это в милях от Лондона, вдали от этого мерзкого, жестокого мира. Я не уверена, почему Миллер утверждал, что идет в ад, потому что кажется, что он уже там. И я с ним.

Голубые глаза медленно открываются. Призрачные голубые глаза. Они крадут у меня дыхание и останавливают мое сердце, но не обычным способом. «Я не могу уехать из Лондона», — ясно говорит он, его взгляд и тон заставляют меня прервать его. Он еще не закончил. Он действительно не может покинуть Лондон, и на это есть чертовски веская причина. «У него есть что-то очень опасное для меня».

Я ненавижу естественный инстинкт моего тела вырваться из его хватки. Я сижу подальше, набираясь храбрости, чтобы задать оперативный вопрос. 'Что?' Я себя почти не слышу.

Его адамово яблоко высовывается из его горла и медленно оседает после его вызывающего глотка, и его прекрасное лицо сменилось… ничем. «Я убил человека».

Петля, которой я избегала, уже у меня на шее, и она быстро затягивается. Я несколько раз сглатываю, мои глаза широко раскрываются и устремляются к его серьезному лицу. Мой рот тоже лишился влаги, что затрудняет дыхание. 'Я… ' Я медленно, оцепенело отступаю, ощупывая землю вокруг себя, чтобы убедиться, что она все еще там. Я попадаю в ад. «Он не может этого доказать», — заявляю я, мой измученный разум кормит мой рот словами, над которыми я не властна. Может быть, это мое подсознание отказывается верить, что это правда. Я не знаю. «Никто ему не поверит». Он требует от Миллера выкупа. Шантажирует его.

— У него есть доказательства, Ливи. Видео свидетельство. Он такой спокойный. Нет паники или страха. «Если я не сделаю то, что он хочет, он меня разоблачит».

'Ой Бог.' Моя рука взъерошивает волосы, я бегаю глазами по комнате. Миллера бросят в тюрьму. Обе наши жизни закончатся. 'Что?' — спрашиваю я, пристально глядя на него, все время слыша легкий сарказм Грегори в тот раз, когда он хотел добавить убийцу к длинному списку недостатков Миллера.

«Это не важно». Его губы сжимаются. Я думаю, что мне нужно разозлиться, но я не могу собрать огонь в своем животе. Мой парень только что признался в убийстве, а я сижу здесь как идиотка и задаю спокойные вопросы. Я не хочу верить, что у моей реакции есть подоплека, но я точно знаю, что она есть. Я должна бежать, насколько хватит ног, а я все еще сижу на полу его квартиры, совершенно голая, и смотрю на него.

— Подробнее, — говорю я, распрямляя плечи в демонстрации силы.

«Не хочу», — шепчет он, опуская глаза. — Я не хочу загрязнять этим твой прекрасный и чистый разум, Ливи. Я столько раз обещал себе, что не запятнаю тебя своей грязной кистью».

«Слишком поздно», — говорю я тихо, глядя ему в глаза. Он должен понять. Мой на вид красивый и чистый ум уже давно запятнан грязью, и не только Миллера. Я тоже много дерьма наложил на себя. 'Скажи мне.'