Одна ночь: открытий

«Я люблю тебя», — мягко заявляет он из ниоткуда. Он может видеть. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Двигаясь вперед, он поощряет мои шаги назад, пока моя спина не встретится с плиткой и я не окутаюсь влажной горячей кожей. «Скажите, что ты понимаешь».

'Я понимаю.' Мой голос низкий, и хотя я уверена в этом, я его не слышу. «Да», — повторяю я, пытаясь придать своему тону уверенности. Я терплю поражение на каждом уровне.

«У нее не будет возможности попробовать меня».

Я внутренне дрожу, отчаянно пытаясь не допустить, чтобы мой разум рисковал там, и киваю, протягивая руку за шампунем. Я игнорирую обеспокоенные глаза, которые, как я знаю, в настоящее время изучают меня, и приступаю к омыванию его волн. Я по-прежнему медленно и мягко ухаживаю за ним, но теперь за моей нежностью стоит решимость в форме последовательного мысленного напутствия. В моей голове вихрь безмолвных ободряющих слов, и я собираюсь сделать так, чтобы они продолжали играть в фоновом режиме все время, пока он не ушел.

Миллер подобен статуе, он движется только тогда, когда я подталкиваю его толчком или взглядом на него. Он может читать меня моими глазами. Он откликается на каждую мою мысль. Он владеет моим телом, разумом и душой. Ничто не может этого изменить.

Я выключаю душ и выхожу, чтобы собрать полотенце, вытираю Миллера и оборачиваю его вокруг талии, прежде чем посмотреть на себя. Я с полной ясностью вижу, как ему трудно удержаться от контроля и заботы обо мне.

Открывая шкаф над раковиной, я беру банку дезодоранта и протягиваю ему. Он немного улыбается и поднимает руку, давая мне возможность распылить на него. Затем я перехожу к другому, прежде чем аккуратно убрать его. Далее его гардероб. Взяв Миллера за руку, я провожу его через спальню, все еще повторяя в уме мантру позитивных мыслей.

Но вид, когда я вхожу в его гардероб, заставляет их дрожать, и мои ноги останавливаются. Я опускаю руку Миллера и пробегаю глазами по трем стенкам рельсов слегка разинутого рта. — Ты действительно заменил все свои костюмы? — недоверчиво спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом.

Он не отступает и не выглядит слегка смущенным. «Конечно», — говорит он, будто я совершенно не в себе, думая, что он этого не сделает. Он, должно быть, потратил небольшое состояние! — Что бы ты надела на меня?

Я смотрю, как он медленно обводит рукой комнату, и мои глаза следят за ним, пока я снова не сталкиваюсь с морем дорогих материалов. «Не знаю», — признаю я, чувствуя себя немного подавленной. Мои беспокойные пальцы нащупывают мое кольцо и начинают дико крутить его, пока я брожу вдоль каждой стены, гадая, во что его одеть. Мое решение легко принимается, когда я замечаю темно-синий костюм в тонкую полоску. Я дотягиваюсь до материала. Это так гладко. Роскошно. Его глаза станут еще больше. 'Вот этот.' Я отцепляю вешалку и разворачиваюсь к нему лицом. «Я нравится это». Потому что он должен выглядеть идеально, когда я позволяю ему оставить меня, чтобы кого-то убить. Я качаю головой, пытаясь избавиться от ошибочных мыслей.

'Ты должен.' Он подходит и берет у меня костюм. «Это костюм за три тысячи фунтов».

'Сколько?' Я задыхаюсь в ужасе. — Три тысячи фунтов?

'Верно.' Он совершенно невозмутим. 'Ты получаешь то, за что платишь.'

Я протягиваю руку и забираю костюм, зацепляя его за полозья шкафа. Затем я беру боксеры и встаю на колени, держа их открытыми, чтобы он мог наступить одной ногой, а затем другой.

Я натягиваю материал по его бедрам, стараясь при этом провести руками по его коже. Я определенно вижу, как он вздрагивает каждый раз, когда мое касание скользит по нему, и я определенно слышу его постоянные тихие прерывистые вздохи. Я просто хочу быть на каждой его части. — Вот, — говорю я, так поправляя талию его боксеров. Я отхожу и смотрю. Я не должна, но телосложение Миллера на фоне белоснежных боксеров невозможно игнорировать. Невозможно не оценить. Невозможно удержать руки. Никто не может держать руки подальше.

Она не будет его пробовать. Мой разум играет в перетягивание каната, балансируя между двумя ужасами, играющими в моем сознании. Об обоих невыносимо думать. Я смотрю на его разорванный торс, вижу потрясающую манящую плоть, но я также вижу силу. Сила. На этой видеозаписи он выглядел смертельно опасным. Не было ни порезанных мускулов, ни видимых признаков опасности, только злоба за его пустыми глазами. Теперь у него есть силы поддержать этот смертоносный нрав.

Стоп!

Я лечу и хватаю его за брюки, желая проникнуть в свою голову и сразу же уловить эту мысль. «Эти», — резко выпаливаю я, открывая пуговицу и снова приседая у его ног.

Мои тревожные движения игнорируются. Потому что он знает, о чем я думаю. Я зажмуриваю глаза и открываю их только тогда, когда слышу, как он шевелится, и чувствую, как его брюки двигаются в моей руке. Он ничего не скажет, и я бесконечно благодарна.

Сосредоточься. Сосредоточься. Сосредоточься.