Одна ночь (сборник)

— Оськин! Спятил! — Загинайло, вскочив, тряхнул взбесившегося сержанта за плечи, приводя его в чувство.

— Да кто услышит! — возразил Оськин, отключая ревун. — Ночь. Глухо. Кто услышит? Хоть волком вой.

Опять зазвенело. Не ревун. Телефон. Загинайло схватил трубку.

— Командир четвертого взвода Загинайло! — представился он.

— Слушай, Загинайло, — прозвучал из трубки вкрадчивоязвительный голос комполка полковника Колунова, — а что ты там в банке делаешь вот уже целый час? А?

— Новый объект. Изучаю особенности, выясняю недостатки, — твердо и спокойно ответил Загинайло.

— И что? Какие ты обнаружил особенности? Какие недостатки?

— Обязан вам доложить, товарищ полковник, что в банке не работает охранная сигнализация, — сказал Загинайло.

Пауза. Полковник Колунов обдумывал сообщение.

— Так-так, — произнес полковник. — Интересная новость. А Бурцев мне — ни полслова. Это он, видно, решил мне приятный сюрприз приготовить. Ну что ж. Состарился Бурцев. Склероз. Пора на пенсию, грядки копать. А на его место я тебя, Загинайло, поставлю. Не возражаешь? То, что ты только месяц в милиции — ничего, ничего. Ты, Загинайло, из молодых, да ранних. Ты у меня можешь высоко подняться. Да, высоко. А пока, вот что. Усиль охрану банка и сам оставайся там на всю ночь, до прихода служащих. Руководи охраной. Понял, Загинайло? — Полковник Колунов, не дожидаясь ответа, бросил трубку.

Младший сержант Оськин обрадовался. Вдвоем коротать ночь веселей. А то — скука. Экран монитора — что там? Мертвая улица. Гляди, не гляди — канал, камни. Как на луне. На двор банка глядеть милей. Машины спят, лошадиные силы, мотор отдыхает, железное сердце…

— Вооружения у нас с тобой, Оськин, маловато, — заметил Загинайло. — Пистолетик — воробьев пугать, — он хлопнул по кобуре у себя на боку.

— Так у меня еще автомат есть! Запасной! — воскликнул Оськин.

— Выбрав из связки тупорылый ключ, открыл сейф-гроб на полу у себя под ногами, достал оттуда новенький автомат АКМ-300 и снаряженный рожок. Протянул Загинайло вперед стволом.

— Оськин! Обращение с оружием у тебя, как у пещерного человека! — сделал замечание Загинайло. — Не дубину подаешь, может и выстрелить. Знаешь старую солдатскую поговорку, что ружье раз в год само стреляет?

Загинайло бережно взял автомат за ложе, снял с предохранителя, передернул затвор, проверил — нет ли патрона в патроннике. Опять поставил на предохранитель. Присоединил рожок. Положил автомат на стол перед окном, нацелив на двор.

— А сваргань-ка, Оськин, чайку, — сказал он, привалясь боком на лавку, подперев голову кулаком.

— Чай пить — не дрова рубить! — бойко ответил Оськин. — Мигом! Чайник у меня термоядерный. Ткну в розетку — через секунду вскипит, если не взорвется. Сменщик мой, Лычангин, три чайника уже взорвал. Он по-своему, по чукмекски кипятит — без воды. Будку всю осколками изрешетил, башкир проклятый.

Оськин приготовил чай. Достал откуда-то из-под стола два грязных стакана, один, сполоснув, подал Загинайло, другой, как есть, оставил себе. Налил из чайника — что-то черное, как деготь и пахнущее керосином. Без сахара. Выхлебав свое пойло, Оськин впал в меланхолическое настроение. Запрокинув голову в каске с ремешком под подбородком, он запел песню военных лет: «Темная ночь, только пули свистят по степи… Ты над детской кроваткой не спишь… Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в бою. Вот и сейчас надо мною она кружится…» Потом, сразу без перехода, запел другую песню, разбойничью: «Что ты кружишь, черный ворон, над моею головой…» Потом еще другую, и еще. Так он распевал больше часа. Загинайло задремывал на лавке, в глазах туманилось. Автомат на столе, блестит вороненый клюв, прорезь мушки… Подвал, мешки с деньгами…

— Ты как перед смертью поешь, — сказал он Оськину. — Тоскливо ужасно. Кончай нагонять тоску. Все равно перед смертью не напоешься.

Оськин умолк, и дальше они молчали до конца ночи, каждый в своем углу.

В шесть утра раздался громкий гудок с улицы.

— Это мусорщики! — крикнул, вскочив, Оськин. — Ни свет, ни заря. Пойду ворота им открывать. У нас мусора громадная бочка на дворе.

Загинайло, встав с лавки, пошел с ним. Мусорщики, два дюжих парня в робах, погрузили переполненную бочку с мусором на свою тележку и покатили ее через распахнутые Оськиным ворота на улицу, туда, где стояла их машина-чудище с высокой, как крепость, цистерной. Загинайло вслед за ними вышел за ворота наружу.

— Бувай, Оськин! — попрощался он с возбужденным бессонной ночью младшим сержантом. — Банк не проворонь. Да молока из той бутылочки припрятанной на дежурстве не пей, а то нехорошо будет. — И Загинайло своей тяжелой походкой враскачку зашагал от банка прочь.

X