– Ох, Ливи, – вздыхая, она прижимает к груди кухонное полотенце. – Помню, как порхала на высоченных каблуках, как будто это плоская подошва. Натоптыши остались в доказательство.
– Сомневаюсь, что буду порхать, Нан.
– У тебя еще одно свидание с приятным молодым человеком? – она смотрит с надеждой, садясь за кухонный стол.
Не уверена, имеет ли она в виду Миллера, которого встречала, или Люка, которого не видела.
– Сегодня у меня свидание с двумя парнями.
– С двумя? – ее старые, яркого цвета глаза выпучиваются. – Ливи, милая, знаю, я говорила тебе пожить немного, но я не…
– Расслабься, – закатываю глаза, думая, что ей бы стоило лучше знать, но опять же, ее скучная, замкнутая внучка за эту неделю выходит гулять чаще, чем за всю свою жизнь. – Это Грегори и его парень.
– Как мило! – напевает она, но потом ее морщинистые брови хмурятся чуточку сильнее. – Ты ведь не собираешься в один из этих гей баров, правда?
Смеюсь:
– Нет, это новое местечко в верхней части города. Сегодня открытие, и новый приятель Грегори – организатор. Он меня приглашает.
По ее лицу вижу, что она довольна, но, в любом случае, будет волноваться.
– Ногти! – визжит она, отчего я делаю шаг назад на своих каблуках.
– Что?
– Ты должна сделать маникюр.
Смотрю на свои короткие, чистые не покрытые лаком ногти:
– Какой цвет?
– Ну, а что ты наденешь? – спрашивает Нан, а мне становится интересно, много ли двадцатичетырехлетних испытательниц спрашивают такого рода советы у бабушек.
– Грегори заставил меня купить черное платье, но оно слишком короткое, и, кажется, мне бы подошло на размер больше, это слишком обтягивающее.
– Ерунда! – она вскакивает, вся такая возбужденная и взволнованная предстоящей ночью. – У меня есть один, насыщенно красный!
Она исчезает, поднимаясь по лестнице быстрее, чем я когда-либо себе представляла. Спустя секунды она уже возвращается, морщинистой рукой встряхивая флакон ярко-красного лака для ногтей.
– Я храню его для особых случаев, – говорит она, усаживая меня на стул и садясь на соседний.
Могу только смотреть, как тщательно, аккуратно она красит каждый мой ноготь, слегка обдувая мои пальцы, когда заканчивает. Прислоняясь к спинке стула, она, изучая свою работу, наклоняет голову, и я следую за ее взглядом на мои пальцы, таращусь на них несколько минут, после чего подношу ближе, пробегаюсь по ним взглядом.
– Они очень… красные.
– Они очень стильные. Никогда не прогадаешь с красными ногтями и черным платьем, – она, кажется, витает в облаках, а я улыбаюсь бабушке искренне, детские воспоминания о ней и дедушке заполняют голову.
– Нан, а помнишь, как дедуля повез нас в Дорчестер9
на твой день рождения? – спрашиваю я. Мне было десять, и я была в абсолютном ужасе от этой роскоши. Дедушка надел костюм, Нан – цветастый костюм двойку из юбки и жакета, а меня нарядили в темно-синее хлопчатобумажное платье в крупный белый горошек. Дедушка всегда любил, когда его девочки одевали темно-синее. Он говорил, что так наши и без того синие глаза становятся похожи на бездонные сапфировые озера.Бабушка втягивает воздух и выдавливает из себя улыбку, тогда как на самом деле, хочет заплакать.
– Тогда я впервые накрасила тебе ногти. Дедушке это не понравилось.
Я возвращаю ей улыбку, очень хорошо припоминая грязные словечки, которые он прошептал ей на ухо.
– Еще меньше ему понравилось, когда ты накрасила мне губы своим красным блеском.
Она смеется:
– Он был мужчиной с принципами и твердо стоял на своем. Не понимал потребность женщин приукрашать свое лицо макияжем, отчего ему было еще сложнее общаться с твоей… – она замолкает и начинает быстро закручивать крышку флакончика с лаком.
– Все нормально, – я кладу руку поверх ее и слегка сжимаю ее. – Я помню. – Может я и была всего лишь маленьким ребенком, но хорошо помню скандалы, хлопанье дверьми и дедушку, хватающегося руками за голову в большинстве случаев. Я не понимала всего в то время, но все это снова и снова происходило дома, делая картину болезненно ясной. И дневник, который я нашла.
– Она была слишком красивой и слишком легко поддавалась чужому влиянию.
– Знаю, – соглашаюсь я, однако не думаю, что она так уж легко поддавалась. Думаю, что Нан твердила это себе годами, таким вот образом справляясь с потерей. И я счастлива позволить бабуле это.
– Ливи, – она осторожно передвигает руку, так, чтобы не смазать лак, и пожимает мою руку, пожимает уверенно – ободряюще. – Все в тебе от твоей мамы, но не это, – она постукивает указательным пальцем по виску. – Не надо бояться стать своей мамой. Будет только еще одна даром прожитая жизнь.
– Я знаю, – признаюсь я. Мои собственные подспудные причины избегать повторения маминой жизни достаточно веские, но воспоминания о чувствах бабушки и дедушки только закрепили их.