Одна откровенная ночь

Я слышу боль в ее голосе, вижу ужас на прекрасном лице, когда смотрю на него в последний раз перед поворотом за угол. Я замечаю. Но не чувствую. Ощущаю только собственную боль, злость, хаос. И не могу с этим справиться. Фокусируюсь на побеге и бросаюсь к дверям, которые выведут меня из этой адской дыры, но внезапно я больше не двигаюсь. Ноги продолжают работать, но дверь не приближается, только спустя некоторое время понимаю, что происходит.

— Оливия, это я, — успокаивающе шепчет Миллер. Он говорит очень тихо, но его голос прорывается сквозь бушующую тревогу. — Ш-ш-ш.

Всхлипываю и поворачиваюсь, обнимая и цепляясь за него изо всех сил.

— Помоги мне, — всхлипываю ему в плечо, — уведи меня отсюда, пожалуйста.

Мои ноги отрываются от земли, и я крепко прижимаюсь к его груди.

— Ш-ш-ш. — Он обхватывает мой затылок, прижимая лицо к своей шее, моему уютному убежищу, и начинает шагать прочь. Целеустремленно.

Паника начинает спадать. И это только потому, что я окружена его уверенностью.

— Мы уезжаем, Оливия. Я увезу тебя.

Мои одеревеневшие мышцы оживают под его яростной хваткой и успокаивающим тоном. Я признательна, и не могу найти слов, чтобы выразить это. Смутно осознаю, что вой сирен резко оборвался, но я более чем осознаю шаги, раздающиеся позади нас. Две пары. И это не Миллер.

— Не забирай ее у меня!

Тяжело сглатываю и только сильнее зарываюсь в изгиб шеи Миллера. Он игнорирует вопли и продолжает шагать.

— Грейси! — ревет Уильям. Громкость его голоса заставляет Миллера сбиться с шага, но он вскоре восстанавливает темп. — Грейси, черт тебя дери! Отстань от нее!

— Нет!

Нас резко останавливают. Миллер поворачивается, чтобы разобраться с моей матерью

— Отпусти мою руку, — шипит он.

В его голосе угроза, которую он привык использовать на других. Тот факт, что эта женщина — моя мать, не имеет никакого значения для Миллера.

— Я не буду повторять. — Он остается неподвижным вместо того чтобы вырваться из ее хватки, очевидно, ожидая, что она отпустит его.

— Я не позволю тебе забрать ее. — Решительный голос Грейси вселяет в меня страх.

Боже. Не могу смотреть на нее. Не хочу смотреть на нее.

— Нам нужно поговорить. Я хочу объясниться.

Ощущаю пульсацию тела Миллера. Именно в этот момент осознаю свое положение. Он смотрит на мою мать. Он смотрит на женщину, которая бросила меня.

— Она поговорит с тобой, когда будет готова, — произносит он тихо, но с предупреждением в голосе, — если вообще будет готова.

Миллер поворачивается ко мне, его губы на моих волосах. Дышит он глубоко. Успокаивает меня. Таким образом говорит, что мне не нужно делать то, чего не хочу. И я очень сильно его за это люблю.

— Но мне надо поговорить с ней сейчас, — в ее тоне решительности хоть отбавляй, — она должна знать…

Миллер тут же выходит из себя.

— Разве она выглядит, как человек, готовый поговорить? — рычит он, от чего я вздрагиваю в его руках. — Ты бросила ее!

— У меня не было выбора, — дрожащим голосом произносит мать.

Ее эмоции очевидны. Однако я не сочувствую. Может, потеряла человечность? Бессердечная. Нет, сердце как раз у меня есть. И оно бьется внутри меня, напоминая о поступках матери, совершенных много лет назад. В моем сердце нет места для Грейси Тейлор. Оно заполнено Миллером Хартом.

— У всех есть выбор, — заявляет он. — И я свой сделал. Я пройду все круги ада ради этой девушки. Да, все. А ты нет. Это делает меня достойным ее любви. Поэтому я заслужил ее.

Из-за его признания снова начинаю рыдать. От осознания того, что он любит меня, пустота внутри заполняется чистой благодарностью. Эмоции переполняют меня, когда я слышу, что Миллер говорит о том, что достоин моей любви.

— Ты самодовольная задница, — кипит Грейси. Кровь Тейлоров бурлит в ней, наружу вырывая фамильную дерзость.

— Грейси, дорогая, — вмешивается Уильям.

— Нет, Уилл! Я ушла, чтобы уберечь ее от той порочности, в которой сама погрязла. Переезжала из страны в страну в течение восемнадцати лет. Тот факт, что я не могла находиться рядом с дочерью, убивал меня каждый день. Я не могла быть мамой! Будь я проклята, ведь он пытается втянуть ее в то болезненное дерьмо, с которым мне приходилось иметь дело все эти годы!

Это громкое заявление прорывается сквозь мою мучительную агонию. Ее боль? Ее, черт возьми, боль? От желания выпрыгнуть из объятий Миллера и дать ей пощечину у меня на мгновение кружится голова. Я в гневе. Но Миллер делает долгий, ровный вдох и обнимает меня за талию, отвлекая от намерений. Он прекрасно понимает, что ее слова делают со мной. Кладет ладонь мне на ногу и тянет в знак того, что я должна ответить, так что обхватываю бедрами его талию в знак признательности, а может быть, назло матери.

Это все, что мне сейчас необходимо. Он не бросает меня, а я не отпускаю его. Даже ради матери.

— Она моя, — холодно, спокойно и уверенно постановляет Миллер. — Даже ты не сможешь украсть ее у меня. — Его почти неразумное обещание наполняет меня надеждой. — Брось мне вызов, Грейси. Только, блядь, попробуй.