Одна отвергнутая ночь (ЛП)

Я осторожно беру газету и пялюсь на слова, а в голове вспыхивают воспоминания того счастливого момента, когда он признал свои чувства и, казалось, был готов перестать избегать их. Он ведь сказал той наглой журналистке подобрать другой заголовок. Она, должно быть, наслаждалась новостью о том, что Миллер Харт практически холостяк. Боль внутри сейчас слишком сильная, а чтение статьи только распалит ее, так что я заставляю себя вернуть газету на прилавок, забыв купить воду, из-за которой остановилась.

Он все так же повсюду. Я бесцельно рассматриваю тротуар, пытаясь понять, куда идти дальше. В своем забытьи выхожу на дорогу, мне просигналил проезжающий мимо автомобиль, только я даже не вздрагиваю. Если бы та машина меня сбила, я бы ничего не почувствовала.

Она замедляется и останавливается в нескольких шагах от меня. «Лексус» незнаком, чего нельзя сказать о номерах автомобиля. Две буквы. Всего две.

У.А.

Дверца со стороны водителя открывается, и из машины, салютуя мне шляпой, выходит незнакомый мужчина, поспешно обходит лексус и открывает заднюю дверцу, удерживая ее и жестом приглашая меня в машину. Отказаться было бы глупо. Он найдет меня, неважно, где я буду скрываться, так что я осторожно подхожу и сажусь в машину, опустив взгляд и изо всех сил стараясь сдержать слезы. Нет нужды огладываться, проверяя, одна ли я. Знаю, что нет. Я почувствовала силу, которую он источает, еще снаружи. Теперь, когда я в зоне его досягаемости, она осязаема.

— Здравствуй, Оливия, — голос Уильяма звучит именно так, каким я его запомнила. Мягкий. Успокаивающий.

Опускаю голову. Я к этому не готова.

— Ты могла бы быть, по крайней мере, достаточно вежливой, посмотреть на меня и на этот раз поздороваться. Той ночью в отеле ты чертовски спешила.

Медленно перевожу взгляд и впитываю каждую утонченную черту Уильяма Андерсона, что пробуждает далекие воспоминания, которые я годами прятала на задворках сознания.

— Как же насчет твоего поведения и манер? — бросаю коротко, смотря прямо в его искрящиеся серые глаза. Они, кажется, стали еще более сияющими, голова, полная седых волос, сделала его глаза похожими на расплавленный металл.

Он улыбается и тянется, сжимая в своей лапе мою маленькую руку.

— Я был бы разочарован, если б ты не бросила в мою сторону какую-нибудь маленькую колкость.

Его прикосновение такое же успокаивающее, как и дружелюбное лицо. Не хочу, чтобы так было, но так есть.

— А я ненавижу тебя разочаровывать, — вздыхаю. Дверца рядом со мной захлопывается, и водитель оказывается на своем месте, отъезжая от тротуара. — Куда ты меня везешь?

— На ужин, Оливия. Кажется, нам есть о чем поговорить, — он тянет мою руку, поднося ко рту, и целует костяшки пальцев, прежде чем вернуть ее обратно на мои колени. — Сходства невероятны, — говорит он тихо.

— Не смей, — рычу я, отворачиваясь к окну. — Если это все, о чем ты хочешь поговорить, я лучше деликатно отклоню твое приглашение на ужин.

— Хотел бы я, чтобы это было единственной темой для разговора, — отвечает он серьезно. — Но определенный богатый молодой джентльмен стоит выше в списке причин моей озабоченности, Оливия.

Я медленно закрываю глаза, и, если бы это было возможно, закрыла бы и уши. Не хочу слышать то, что должен сказать Уильям.

— Твое беспокойство необязательно.

— Это решать только мне. Я не стану молча сидеть и смотреть, как тебя затягивают в мир, которому ты не принадлежишь. Я долго и упорно боролся за то, чтобы оградить тебя от него, Оливия, — он тянется и костяшками пальцев проводит по моей щеке, пристально меня разглядывая. — Я этого не допущу.

— Ты ничего не сможешь сделать, — меня уже тошнит от людей, думающих, будто они знают, что для меня лучше. Я хозяйка своей судьбы, рассуждаю как идиотка. Берусь за ручку дверцы, когда машина останавливается на красный свет, готовая выскочить и бежать. Только действую не слишком быстро. Дверца не подчиняется, и Уильям уже крепко держит меня за руку.

— Ты остаешься в машине, Оливия, — заверят Уильям строго, когда машина трогается с места. — Сегодня я не в настроении для твоих выходок. Ты совершенно точно дочь своей матери.

Я сбрасываю его руку и откидываюсь на мягкую кожу сиденья.

— Пожалуйста, не говори о ней.

— Значит, отвращение не прошло?

Бросаю голодный взгляд на бывшего сутенера своей матери.

— С чего бы? Она предпочла твой мрачный мир своей дочери.

— Ты хочешь выбрать еще более мрачный, — констатирует он.

Я закрываю рот, сердце теперь стучит в два раза быстрее.

— Я ничего не выбираю, — шепчу. — Никогда больше с ним не увижусь.

Он тепло мне улыбается, едва заметно качая головой:

— Кого ты пытаешься убедить? — спрашивает, и возможно, не зря. Я слышала себя. В словах нет уверенности. — Я здесь, чтобы помочь тебе, Оливия.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Уверяю тебя, нужна. Больше, чем семь лет назад, — говорит он резко, почти холодно, заставляя меня ощутить холод. Я помню мрачный мир Уильяма. Вряд ли сейчас его помощь нужнее, чем тогда.