Одна отвергнутая ночь

— Оу. — Он хмурится и нерешительно смотрит на рубашку. Я бы не вышла отсюда в одной только рубашке Миллера, даже если бы он позволил, в чем я сильно сомневаюсь.

Беру рубашку и кладу на столик неподалеку.

— Просто забери меня домой. — Я на грани обморока.

Он вздыхает, касаясь меня в привычном жесте.

— Как пожелаешь.

Он ведет меня из клуба, точно зная, что Кэсси и Тони наблюдают за нами, но наша явная близость говорит сама за себя — нет нужды в словах или злобных победных улыбках. Миллер сажает меня в свой «мерседес», режим подогрева увеличен для обоих пассажиров, мы едем к Миллеру в тишине. Он прикасается ко мне почти всю дорогу, не готовый потерять контакт, пока мы не останавливаемся на подземной стоянке его многоэтажного дома, и ему не приходится отпустить меня, выходя из машины. Я остаюсь на месте, в тепле и уюте пассажирского сиденья, пока Миллер не берет меня на руки и не несет десять лестничных пролетов к черной блестящей двери, которая дарит нам уединение.

— Позвони бабушке, — велит он, усаживая меня на стул. — А потом мы примем ванну.

С этим предложением весь мой оптимизм рассеивается. Принимать ванну с Миллером за гранью блаженства, так же как и его в его постели, и прямо сейчас я предпочитаю последнее.

— Я так устала, — вздыхаю, доставая из сумки телефон. Я едва нахожу в себе силы поговорить с Нан.

— Слишком устала для ванны? — его лицо омрачено недовольством. У меня нет сил даже почувствовать себя виноватой.

— Утром? — делаю попытку, думаю, что мои волосы, высохнув, превратятся в беспорядок к тому времени, как я посплю на них, как и у Миллера. Эта картинка в голове рисует на моем безжизненном лице небольшую улыбку.

Он раздумывает пару секунд, подушечкой большого пальца проводит по моей брови, следя за этим движением усталыми глазами.

— Пожалуйста, позволь мне помыть нас. — Лицо умоляющее. Как я могу отказать?

— Ладно, — соглашаюсь.

— Спасибо. Оставлю тебя поговорить с бабушкой, а я пока наполню ванну. — Поцеловав меня в лоб, он разворачивается, чтобы уйти.

— Мне не нужно уединение, — возражаю, а в голове возникает вопрос: о чем, он думает, мы можем говорить. Мое заявление останавливает его, и он задумчиво кусает губу. — С чего ты решил, что мне нужно уединение?

Он пожимает совершенными плечами, а в идеальных глазах вместо усталости загорается озорство. Я осторожно улыбаюсь при виде признаков игривого Миллера.

— Не знаю, — говорит он. — Может, вы захотите обсудить мою задницу.

Самая глупая улыбка в мире расползается по моему лицу:

— Я бы сделала это и в твоей компании.

— Не смей. Я буду смущаться.

— Нет, не будешь.

Яркая улыбка стирает всю его тоску, что только оставалась, вскружив мне голову.

— Звони бабушке, сладкая. Я хочу принять ванну и спрятать мою привычку под одеялом.

Глава 23

Я слышу голоса. Нечетко, но слышу. Комната освещена только тусклыми огнями ночного Лондона. Если бы не знала достаточно хорошо, то подумала бы, что нахожусь на балконе и смотрю на город, но это не так. Я на потертом диване Миллера перед огромным стеклянным окном, обнаженная и прикрытая только кашемировым пледом — там, где нужно.

Сажусь, подтягивая плед, и моргаю, прогоняя усталость, попутно зеваю и потягиваюсь. Этот вид и моя сонливость отвлекают меня от голосов, которые я слышала пару секунд назад, а потом едва повышенный и взволнованный голос Миллера напоминает мне о его отсутствии на диване. Я встаю и, как можно тщательней завернувшись в плед, иду по деревянному полу к двери, бесшумно ее открываю и прислушиваюсь. Он снова говорит тихо, но кажется раздраженным. В последний его ночной звонок он исчез. Вспышки нашей встречи в отеле моментально взрываются в моей голове, я вздрагиваю. Не могу так о нем думать. Мужчина, с которым я встретилась в номере отеля, не тот Миллер Харт, которого я знаю и люблю. Ему нужно поменять номер телефона, чтобы все те женщины не могли с ним связаться. Он больше вне зоны доступа, хотя я с сожалением должна признать, что они этого еще не знают.

Иду на звук его приглушенного голоса, слова становятся более отчетливыми по мере того, как я приближаюсь, пока не останавливаюсь в дверях его кухни и не вижу на его обнаженной спине красные полосы, оставленные Кэсси.

— Я не могу, — говорит он решительно и непреклонно. — Просто невозможно. — Его слова наполняют меня чувством гордости, но потом он садится на стул, открывая моему взгляду еще одного человека в кухне.

Женщину.

Выпрямляю спину.

— Что? — спрашивает она с очевидным удивлением.

— Обстоятельства изменились, — он поднимает руку и ладонью проводит по волосам. — Извини.

Я задыхаюсь. Это все? Он официально уходит?

— Я не приму «нет» в качестве ответа, Миллер. Ты мне нужен.

— Тебе придется найти кого-то другого.

— Извини! — Она смеется, устремляя взгляд мимо сидящего на стуле Миллера ко мне, стоящей в дверях.