Одна отвергнутая ночь

— Прошу, Ливи. Позволь мне смотреть на тебя, — он произносит эти слова с ленивой улыбкой. — Пожалуйста.

Заставляю себя исполнить его просьбу, использую всю оставшуюся во мне энергию, чтобы оторваться от него. Хнычу.

— Ложись.

— Что? — стону, закрыв глаза, чувствую, как немеют мышцы. Я больше не могу их контролировать.

— Ложись. — Его ладонь оказывается на моей пояснице, позволяя мне на нее облокотиться, и он опускает меня, пока моя спина не ложится на матрас, а бедра остаются прижатыми к нему. — Удобно?

— Да, — выдыхаю, выгнув спину, и руками касаюсь своих спутанных волос.

— Хорошо, — рычит он.

Выражение его лица говорит мне о том, что он тоже близко, а его тяжелое дыхание — признак нарастающего напряжения.

— Ты готова, Ливи?

— Да.

— О Боже, я так готов. — Его тело как будто зажило своей жизнью, когда он начал в меня вколачиваться, плавность движений канула в лету. Он дрожит, явно сдерживаясь, и меня снова мучает вопрос, живет ли в нем эта постоянная борьба в предотвращении дикого траха, свидетелем которого я стала в номере отеля.

Эта мысль требует ясности в голове, которой прямо сейчас у меня нет. Я кончаю.

— Миллер!

Он отстраняется и совершает сильнейший толчок, от которого мы оба срываемся за грань. Миллер с диким рыком, я со сдавленным криком. Он пальцами впивается в мою плоть, входя еще глубже, содрогаясь, рыча и задыхаясь.

Я истощена, абсолютно беспомощна, с трудом удается даже открыть глаза и посмотреть в лицо приходящего в себя после испытанного оргазма и покрытого испариной Миллера. Я рада почувствовать его тяжесть, когда он опускается на меня, и закрываю глаза, заменяя отсутствие зрительного контакта тактильным, ощущая его повсюду на себе. Он вспотел и часто дышит мне в волосы, и это самые потрясающие ощущения и звуки.

— Прости меня, — шепчет он неожиданно, и я хмурюсь, несмотря на усталость.

— За что?

— Скажи мне, что я буду делать без тебя, — он сжимает меня ужасно сильно, сдавливая ребра. — Скажи мне, как я выживу.

— Миллер, ты меня пугаешь, — я уже практически выдавливаю из себя слова, но он сжимает меня еще сильнее. — Миллер, остынь, — чувствую, как он качает головой, прижимаясь к моей шее. — Миллер, пожалуйста!

Он быстро отстраняется от меня, опустив голову и глаза, оставив меня задыхаться на постели. Не смотрит на меня. Растираю свои руки, ноги, все, только он отказывается сознавать дискомфорт, который мне причинил. Он выглядит пугающе разбитым. Откуда это?

В такт ему поднимаюсь на колени и беру его руки в свои.

— Тебе не нужно об этом беспокоиться, потому как я сказала, каково это для меня, — говорю спокойно и убедительно, внутри согреваясь мыслью, что он также обеспокоен вероятностью разлуки, как я.

— Наши чувства не имеют значения, — он правда это говорит. От его заявления я вздрагиваю.

— Конечно, имеют, — возражаю я, холод, поселяющийся внутри, мне совсем не нравится.

— Нет, — он качает головой и вырывает из моих рук свои, мои же безжизненно падают по бокам. — Ты права. Я должен был позволить тебе уйти.

— Миллер, — внутри меня растет паника.

— Я не могу тащить тебя в свою темноту, Оливия. Это должно закончиться прямо сейчас.

Грудь начинает медленно разрываться. Я ведь освещаю его мир. Что с ним случилось?

— Ты не понимаешь, что говоришь. Я помогаю тебе. — Я снова пытаюсь взять его за руки, но он отстраняется и встает с постели.

— Я отвезу тебя домой.

— Нет, — шепчу, наблюдая за тем, как его спина исчезает в ванной. — Нет! — спрыгнув с постели, бегу за ним, хватаю за руку и разворачиваю лицом к себе. — Что ты делаешь?

— То, что правильно. — Нет ни чувств, ни раскаяния, ни печали. Он закрылся от меня, сильнее, чем когда-либо, маска плотно села на свое место — и костюм не нужен. — Я не должен был позволять этому так далеко зайти. Мне не надо было возвращаться за тобой.

— Этому? — ору я. — Ты имеешь в виду нас! Сейчас нет этого, или тебя, или меня. Это мы! — Я распадаюсь перед ним на части, мое трясущееся тело отказывается успокаиваться — до тех пор, пока он не будет держать меня и говорить, что мне все это послышалось.

— Есть ты, есть я. — Он медленно поднимает на меня глаза. Пустые синие глаза. — Нас никогда не могло быть.

Его холодные слова ножом врезаются в мое разрывающееся сердце.

— Нет, — я отказываюсь принимать это. — Нет! — Трясу его за руки, но он остается отстраненным и безразличным. — Я ведь твоя привычка. — Я начинаю плакать, слезы бесконтрольно льются из глаз. — Я твоя привычка!

Он убирает руки и отходит:

— Привычки плохо на тебя влияют.

Грудь разрывается, обнажая разбивающееся сердце.

— Ты несешь ерунду.

— Нет, я абсолютно здраво рассуждаю, Ливи. — Он уходит и встает под душ, даже не вздрогнув, когда на него обрушивается не успевшая нагреться вода.

Я не сдаюсь. С ним должно быть что-то не так. Паника распаляет мое упрямство и вот я уже в душе, прижимаюсь к нему, пока он пытается намылить голову шампунем.

— Ты не посмеешь снова так со мной поступить, не сейчас! Не после всего!