Одна отвергнутая ночь

Полные наслаждения звуки заполняют комнату. Мы потерялись. Грегори отстраняется и смотрит на меня, на лбу выступили капельки пота, тепло его дыхания расходится по моему лицу.

— Сделай так еще раз, — выдыхает он, двигая бедрами.

Я с силой провожу ладонью по его члену, и он с шумом выдыхает. Он резко опускает голову, всего на секунду, а потом снова поднимает ее и припадает к моим губам, проскальзывая внутрь языком. Так не должно быть, но мне хорошо. Я фокусируюсь только на поцелуе своего лучшего друга, ощущениях его рук на мне, его телу, прижимающемуся ко мне.

— У тебя клубничный вкус, — шепчет он хрипло.

Клубника.

Слова ударяют как обухом по голове, я вдруг убираю с Грегори руку и ерзаю под ним.

— Грег, остановись!

Он замирает, отстраняется и смотрит на меня:

— Ты в порядке?

— Нет! Мы должны прекратить, — я выбираюсь из-под него, заворачиваюсь в покрывало, пряча свою наготу и чувствуя себя пристыженной… Виноватой. — О чем мы думаем?

Грег садится и яростно трет свое лицо, стонет, только теперь это стон сожаления.

— Не знаю, — произносит он. — Я не думал, Ливи.

— Я тоже, — встречаю его взгляд и сильнее прижимаю к себе покрывало, в то время как Грегори остается неприкрытым, и его это совершенно не заботит. Он по-прежнему… готов… и я стараюсь смотреть куда угодно, только не на твердый, мускулистый член у него между ног. Это сложно. Он как будто магнит для моих глаз. Я никогда не позволяла себе смотреть на своего друга-гея вот так, но когда он полностью обнажен и такой фактурный, это невозможно. Он все, о чем может просить мужчина, и женщина, если уж на то пошло. Сексуальный, такой добрый и абсолютно настоящий. Но он мой лучший друг. Я не могу потерять его из-за чувства неловкости, которое придет, если мы продолжим — если еще не слишком поздно. И это не единственная причина. Ни один мужчина никогда уже не сможет заполнить зияющую дыру в сердце, так же как и удовлетворить мои желания. Только одному мужчине это под силу.

— Мне жаль, — говорю тихо, чувство вины съедает изнутри. Не знаю, почему. Мне не в чем раскаиваться, разве в том, что подставила под угрозу дружбу с Грегори. — Прости.

— Эй, — он усаживает меня к себе на колени и крепко обнимает. — Мне тоже жаль. Думаю, мы оба немножко сошли с ума.

Я прижимаюсь к нему в поисках такого необходимого мне комфорта. Его нигде не найти.

— Моя ошибка.

— Нет, это я спровоцировал. Моя ошибка.

— Готова поспорить, — шепчу, позволяя ему попытаться вдохнуть в меня немного жизни.

Движения его груди под моей головой — свидетельство тяжелого вдоха.

— Ну что за парочка, — бормочет он. — Два грустных неудачника, вздыхающих по тому, чего не можем иметь.

Я согласно киваю.

— Ты ведь не побежишь отсюда и не подцепишь другую девушку, да? — cпрашиваю, зная, что именно так и бывает, когда его бросает какой-нибудь парень, и, возможно, именно поэтому сейчас все закрутилось так быстро. — Не хочу, чтобы ты это делал.

— Клянусь, я завязал с парнями и девчонками на время, — он усмехается, заставляя меня слабо улыбнуться.

— Я тоже.

— Так что, ты снова станешь отшельницей? — подкалывает друг.

— Посмотрим, какая у меня есть альтернатива.

— Никаких парней вроде этого членососа, — он отодвигает меня от себя и решительно треплет за щеки. — Не все парни будут тебя обманывать, малышка.

— Я и не дам им такого шанса.

— Ненавижу видеть тебя такой.

— Ненавижу видеть тебя таким, — замечаю, вдруг его боль становится очевидной и реальной, так что теперь эта информация просачивается сквозь туман моего отчаяния. — И я украду «членосос» для Бена, потому что он самый настоящий членосос, даже если не признается в этом.

Грегори улыбается, и я вижу блеск в его глазах:

— Ничего не имею против.

Киваю и позволяю своим глазам опуститься к бедрам Грегори. Он смеется и быстро хватает покрывало, прикрываясь и оставляя меня в чем мать родила. Выдыхаю и вырываю обратно, так начитается битва за покрывало. Мы оба смеемся, тянем его туда-сюда, наша дружеская непринужденность полностью восстановлена… Даже несмотря на то, что мы оба обнажены. Не то чтобы это сильно нас беспокоило в шуточной борьбе за покрывало.

Но мы оба замираем, когда в наш звонкий смех вклинивается противный скрип половицы, а потом раздается любопытный голос Нан:

— Грегори, Оливия? Что там происходит?

— Вот блин! — взвизгиваю я, соскакивая с кровати и мечась по комнате. Голая прижимаюсь к двери. — Ничего, бабуля!

— А звук такой, как будто стадо слонов танцует канкан.

— Мы в порядке! — пищу я, лбом ударяясь о дверь, крепко зажмуривая глаза и собираясь с духом противостоять атаке.

— Да, а говоришь ты так, как будто только что висела на потолке!

— Прости. Мы сейчас спустимся.

— Мы уходим на танцы.

— Повеселитесь там!

— Ты в порядке? — спрашивает она уже более ласково.

Улыбаюсь слабо:

— Все хорошо, бабуль.

Она больше ничего не говорит, а потом я слышу скрип половицы: свидетельство того, что бабуля спускается по лестнице. Оборачиваюсь и прижимаюсь спиной к двери, а потом вижу, как взгляд Грегори путешествует вверх и вниз, сам он сидит на постели, прикрытый покрывалом.