Одна отвергнутая ночь

— Далеко не идеально, — говорит он тихо, проходя мимо меня. Ставит на стол свой бокал, передвигает его, потом зажигает свечи, украшающие центр стола. Он проходит по кухне, кладет на полку свой айфон и включает его несколькими нажатиями кнопок. Я просто смотрю на него, когда из динамиков начинает литься композиция «Explosions»⁶ Элли Голдинг, а потом он поворачивается ко мне. — Все еще не идеально, — говорит он, медленно приближаясь. Неуверенно поднимает руку и смотрит на меня, ожидая разрешения. Я киваю, позволяя ему ласково взять мою руку, и следую за ним. Стул с одной стороны стола отодвинут, Миллер отпускает мою руку, предлагая мне сесть. Следую его просьбе и позволяю ему пододвинуть за мной стул. — Теперь идеально, — шепчет он мне на ухо, мимолетно прикусывает мочку и оставляет меня изнывать от желания. Каждая клеточка моего тела напряжена, и ему это известно. Удостоверившись в том, что я получила несколько невыносимо приятных моментов от его горячего дыхания, он неспеша отодвигает от меня свои рельефные формы.

— Вина? — спрашивает он.

На секунду закрываю глаза, собирая остатки сил.

— Нет, спасибо.

— Трезвая голова не пресытит твоего желания ко мне, Оливия.

Кладет мне на колени салфетку, после чего занимает место по другую сторону стола. Он прав, конечно, но отказ от алкоголя может помочь мне мыслить яснее.

— Расстояние приемлемо? — интересуется он, взмахом руки указывая на пространство между нами.

Нет, не приемлемо, он кажется таким далеким, но глупо было бы ему об этом говорить. Не то что бы мне нужно было что-то говорить. Он все прекрасно понимает. Я киваю и рассматриваю стол перед собой, внутри все клокочет так, как клокочет обычно, когда я за одним столом с Миллером.

— Чем ты будешь меня кормить?

Сдерживая улыбку, он наливает в один из бокалов, в тот, что пошире, красное вино.

— Я ничем не могу тебя накормить, сидя здесь.

Кусаю губу и сдерживаю порыв взять вилку и покрутить ее, понимая, что ни за что не смогу вернуть прибор на правильное место.

— Нравится, когда я тебя кормлю? — спрашивает он, поэтому я отрываю взгляд от идеального стола и смотрю на его идеальное лицо.

— Ты знаешь ответ на этот вопрос, — в голове мелькают картинки клубники и капель темного шоколада.

— Знаю, — соглашается он. — И мне нет нужды говорить тебе, как сильно я люблю тебя кормить.

Я понимающе киваю, вспоминая чувство удовлетворения на его лице.

— И боготворить тебя.

Ерзаю на стуле, пытаясь предотвратить нарастающую между ног пульсацию. Неважно, какую маску он надевает, каждый раз я сдаюсь его власти.

— Предполагалось, что мы поговорим, — замечаю, стремясь избежать мыслей о преклонении, клубники в горячем шоколаде и магнетизме Миллера в целом.

— Мы разговариваем.

— Почему ты так боишься лифтов? — я становлюсь беспощадной, а потом мгновенно приходит чувство вины при виде того, как мрачнеет его лицо, совсем ненадолго. Он очень быстро берет себя в руки.

— У меня фобия закрытых пространств, — глядя на меня, Миллер задумчиво взбалтывает вино в бокале. — Именно поэтому ты никогда не убедишь меня спрятаться в шкафу.

От его признания чувство вины только усиливается, особенно когда я вспоминаю тот случай в моей спальне.

— Я не знала, — шепчу, вспоминая и тот ужас на его лице, когда я отказалась выходить из лифта. Я выяснила это, убегая из отеля, и использовала против него.

— Конечно, не знала. Я тебе не говорил.

— С чем она связана?

Он едва заметно пожимает плечами, глядя в сторону, избегает моего взгляда.

— Не знаю. У многих людей есть разные фобии, и нет объяснений.

— И тем не менее, у тебя оно есть, так ведь? — давлю на него.

Он на меня не смотрит.

— Вежливо смотреть на человека, с которым разговариваешь, и вежливо отвечать, когда кто-то задает тебе вопрос.

Полные раздражения синие глаза находят мои.

— Рассуждаешь сверх меры, Оливия. У меня фобия закрытых пространств, и на этом вопрос закрыт.

— Что насчет твоей безумной чистоплотности?

— Я просто ценю то, что принадлежит мне. Это не делает меня безумным.

— Это гораздо больше, — отвечаю я. — У тебя обсессивно-компульсивное расстройство.

У Миллера на секунду отвисает челюсть:

— Просто потому, что я люблю определенный порядок в вещах, у меня расстройство?

Недоверчиво вздыхаю и как раз вовремя останавливаю себя от того, чтобы поставить локти на его стол. Он не признает свою безумную одержимость, и вполне очевидно, что я ничего не услышу относительно клаустрофобии. Но это пустяки в масштабах происходящего. Есть вещи поважнее.

— Газета. Почему изменился заголовок?

— Я осознаю, как это выглядело. Но это для твоего же блага.

— Каким образом?

Его губы сжимаются в тонкую линию.

— Для твоей защиты. Поверь мне.

— Поверить тебе? — я сдерживаю острое желание рассмеяться ему в лицо. — Я доверилась тебе во всем! Как долго ты носишь статус самого скандально известного в Лондоне мужского эскорта? — слова, как кислота, обжигают язык, когда я их произношу.

— Уверена, что не хочешь вина? — он поднимает со стола бутылку и смотрит на меня с надеждой. Жалкая попытка избежать вопроса.

— Нет, спасибо. Ответа будет достаточно.