Одна порода

…давненько не бывал здесь… река даже вроде другой стала… поуже, что ли… помельче… вода другая… серая… не беловатая как раньше… заводы… подпускают втихаря… как в штаны… пьют ли сейчас воду… архирейские хотя бы… раньше только из Белой… ведра… на коромыслах… женщины в основном… девчонки… полоскали зимой тоже на реке… в прорубях… валиками молотили… матери бельё к реке таскал… в Старой Уфе… белье в корзинах… мороз ни мороз – полощет… тем и сгубила руки… прачкой была… да… Гырвас опять разглагольствовал… начнет всегда за здравие… кончит за упокой… досталось как всегда… отдел писем не реагирует на сигналы… трудящихся… дурень… за сигналы люди слетают с работы… сами сигнальщики… на планерке всегда снимает пиджак… в подражание какому-нибудь американскому издателю-зубру… времен Марка Твена… бархатная жилетка… пальцы заложены… поигрывают на животе… похаживает… как длинная вздутая шотландская волынка… с болтающимися сосками… мы газета, а не… пардон, здесь дамы… постоянный обрываемый тезис… постулат… на каждой планерке… клоун… руководители на это предприятие были подобраны самым тщательным образом… и результат не замедлил сказаться… дурость… газетная шелуха… отвяжется ли когда… к черту… Цыганская вон лучше… Цыганская поляна… понятно, что из-за цыган… таборы разбивали… телеги… лошади… костры… песни на лугу… пляски-оторви-сапоги… ситцевые метели… всё прошло… сейчас и в помине… домá… добротные дома… усадьбы… ни одного цыгана… каждый год топит… подтопляет… земляная вода какая-то… грунтовая, видимо… уже после ледохода… только дома на воде и ровные рамки огородов… с месяц так… каждый год… и – живут… никуда… все дело в рамках этих водяных, в огородах… нет лучше на базаре помидоров, огурцов… и из колхозов убежали… и в город калачом… эх, «Ракета» опять летит… легкая… стремительная… сверкающая стеклом… прямо Сорбонна… летящая по реке Сорбонна… на Бирск пошла… к моим… двенадцатичасовая… еще три дня ждать… и видится почему-то на гаснущих волнах лодчонка… давно сгинувшая лодчонка… черепашкой шкрябающаяся к берегу… в ледовом крошеве весенней реки… и в лодке двое… он и давно умерший отец… Иван Филиппович Новоселов…

…Ночами по апрельской раздетой реке рыскали лодки архирейских. Звякнет цепь, проскрипит вдруг натужно уключина, взворкнёт коротко матерок – и опять только всхлипывающий несущийся черный холод. Видимости – глаз выколи… А утром, как по щучьему велению, берег Архирейки – в топляках. Укидан. Весь! И на Цыганской такая же картина!

Иван Филиппович Новоселов метался на лодке с сыном между берегами.

–Ты закон знаешь?! Ты закон знаешь?! – бегал перед каким-нибудь амбалом из архирейских. Маленький, до пояса в мокром плаще. Красноглазый от бессонницы, весь воспаленный. – Знаешь, я тебя спрашиваю, черт, а?

– Знаю… – уводил в сторону глаза архирейский. – Тюлень… Сам выполз… – Кивал на берег: – Вон их… Как на лежбище… – И добавлял, поглядывая на Новоселова, как бы причастный к его заботе: – Лезут, гады…

Новоселов с досадой плевал, лез прямо в ледяную воду, опять мочил полы плаща. Неуклюже, по-стариковски переваливался в лодку. Резиновые сапоги стукали о борт как колотушки. Долго налаживался с кормовиком. Приказывал, наконец, сыну: «Давай, Костя, греби». И Костя, слушатель рабфака тогда, греб. Но чуть пониже по реке… отец опять выбегал на берег. Опять ругался. С другим уже амбалом:

– Ты закон знаешь?! Черт ты этакий, знаешь?!

Не в законе было дело. Дело было как бы в поправке к нему. Если «тюлень» с а м выполз на берег, да у твоего дома – он, стало быть, твой. Так ведь? Филиппыч?

– А нижегородским что? А? А дальше – по деревням? А благовещенским? Куда тебе столько? Глот ты чертов! Продавать?

– Ну, одного… двух и спихнуть можно… Пусть плывут… Нижегородским… Иль еще кому… Если доплывут, конечно…

– Тьфу!

Все лето «тюлени» вылеживались на берегу, матерели. Под ветрами, дождями, солнцем. Осенью их начинали пилить. Потом вывозили на лошадях с татарами, продавать. Лучше топлива зимой – не было. Лес строевой по берегам не валялся никогда. Белого дня не видел. Дома рубились-ставились по Цыганской и в Архирейке словно бы сами собой. Вроде бы тоже по ночам. Отношения к реке не имели. Мы к этому касательства никакого. Мы – сторона. Ловите там чего, вылавливайте. На то вы и речная инспекция!..

Отец и сын курили, скукожившись на гольце. Сплывала огромная холодная тишина реки…