Одна порода

…Костя, почему ты скрываешь от нас с Сашкой всё? Ты год уже, оказывается, живешь на квартире, снимаешь комнату, ушел от жены, у тебя зимой был приступ, ты почти месяц лежал в больнице – а мы с Сашкой не знали ничего. Посторонние люди сообщают. Кулёмкин ваш был в Бирске, фотограф, рассказал. Почему ты скрываешь от нас всё? Что же ты с нами делаешь-то, Костя! Господи, когда ж это кончится всё! Ты два года на пенсии, почему не едешь, почему? Господи! Что ты там оставил в своей редакции? В Уфе своей? что?! Я знаю: ты ждешь, когда я состарюсь. Чтоб ровней тебе была, ровней, да, только так! Неужели за одиннадцать лет ты ничего не понял! А с сыном, с сыном что ты будешь делать, Господи…

Вспышки рвались по окнам, и опять падала в комнату чернота.

…ну что ты, Тоня. Не надо. Успокойся. Вот Сашку и надо поднять. А что я тут? С удочкой на берегу сидеть? Тебе мешаться, в ногах путаться? Еще годик-два… Ну-ну! Не надо. Прошу тебя. Ты ведь свободна, Тоня. Я всегда это тебе говорил. Подлец я, конечно. Не смог вовремя порвать. Прилепился. Сейчас у тебя совсем другая бы жизнь была. А так – конечно. Чего уж? Потерпи еще. Образуется как-нибудь. Да и вредно в таком возрасте жениться, хе-хе. Вон Брынцалов был. Живой пример. Вернее, мертвый теперь. Ведь и у меня так же может случиться. Пельмешки там, ватрушки разные пойдут, хе-хе. Шучу, шучу! А если серьезно… подожди еще немного. Надо решиться. Одиннадцать лет, конечно, прошло. Для меня пролетело. Я был счастлив в эти годы, Тоня, счастлив. Прости…

Ранним утром в высокой, подпираемой солнцем, теплеющей синеве скукожилась заснувшая луна. У раскрытого окна, у подножья этого необъятного мира, приобнявшись, стояли мужчина и женщина… Их сын спал рядом – руку можно протянуть. Ветерок мял белую занавеску. Потом слетал и прятался в распущенном чубе мальчишки…

…мать… мама… шьет что-то возле большого нашего стола… нагорбилась… седая вся… как пробелённый свет… расчесанный, натянутый от окошка… робкие руки ее… боящиеся тронуть голову тоже совсем седого сына… жаловался зачем-то ей… жить надо, Костя, жить… дети ведь… не бросай детей… эх-х… прав был отец… тряпка я… не мужчина… Неуверенные Муди… право слово… да-а… а свадьбы какие были… троих сыновей женил отец… двух дочерей выдал… всех, кроме меня… побрезговала… невеста, так сказать… вытаскивали отцовский здоровенный стол во двор… на волю… на простор с горы… во все небо… вдали Белая… леса… еще столов добавляли… гостей море… на заборе ротозеи висели… человек по двадцать… забор падал… хохот… смех… шутки… песни потом… пляски… отец гармонь не выпускал… пальцы как работающие сороконожки… да-а… после гостей сразу тащил стол в дом… пьяный не пьяный – корячится… мать ругается… отец, до этого ли сейчас… а вдруг дождь, отвечал тот… разворачивал, мотался со столом… помогай лучше, дуреха… чудак… моя свадьба в другом месте была… не желаете ли вот это блюдо попробовать… а вот эти анчоусы… или крабов вам… отец в каком-то сером новом костюме… неподвижен как фанера… мать не знает куда смотреть… рюмка в прижатой руке отца стукается с рюмками соседей безотчетно… как кутас лошади… лишь бы отстали… чувствуют всегда родители… кожей… не в свои сани их дитятя сел… не в свои… чувствуют сразу…

Летами река Дёма тонула в ивах и черемухе. Ветви лезли к середине от самой воды, от берега. Течение подползало под них и отворачивало. Чтобы уйти и мыть противоположный берег. Более приподнятый и – нет-нет – да с полянами и с проплешинками от костров… Посередине сплывает на резиновой лодке рыбак. Рыбачит нахлыстом. Кидаемая удилищем снасть пролетает под самый берег, под кусты. Конусная безгрузильная леса с кузнечиком или бабочкой на крючке летит, будто длинный вьюн с цветком на конце… Коротко, резко подсек. По-дельфиньи рыбина выпрыгивает, стремится сойти, спрыгнуть с крючка, но рыбак расторопен – быстро подвел, подсунул подсачик. Усмиряет рыбину в лодке… Курит. Дым идет с лодкой вровень. Сверху нудит обеденное солнце. Шляпчонка на старике – будто опрокинутый на голову тюльпан. Притемненные глаза спокойно смотрят на обрывистый невысокий берег. На мужчину и женщину. Мужчина на коленях хлопочет возле костра. Женщина в купальнике развалилась. Ноги – кóзлами…

– Да это же отец! Виктория! – Мужчина вскочил. Трусы на ногах, как знамена на кривых палках. – Отец! Это мы!.. – Старик спокойно смотрит на него. – И, главное, мимо проплывает!.. – удивляется мужчина. – Давай сюда! Папа!..

– В другой раз… – проплывает спокойно старик. – На-ка вот. Держи! – На берег летит крупный красноперый голавль, выбивая в воздухе сырую многоцветную дрожь.

Пока мужчина ловит на приплёске скачущую рыбину, женщина в купальнике, уперев руки в бока, смотрит на уплывающую спину. Которая через какое-то время начинает ворочаться. Руки старика берут удилище, чего-то там морокуют с крючком. Затем старик стегает лесой под противоположный берег…