Одна среди людей

Украдкой закралась мысль о ските. Он располагался в полудне ходьбы от монастыря. Стоял уединенно на пологом берегу озера в лесу одиноким сгорбившимся старцем. Почерневшие от времени бревна, скупое убранство и величавость природы вокруг – таким он мне запомнился.

Скорей туда! Прочь из сумасшедшего мира, в тихое уютное место, где никакая смерть не достанет, где только тишина леса и божьи пташки, что иногда ее прерывают…

Чтобы решиться на такой шаг, разрешения не надо, а чтобы его осуществить, оно-то как раз и требуется. Только вот даст ли его матушка? Но как же не даст?.. Она обязательно поймет меня, как всегда понимала до этого, и оценит мое стремление помочь всем молитвой. Я была в этом уверена. Настолько, что сообщила эту новость как бы мимоходом, впопыхах, будто и не новость это вовсе, а незначительное словцо, брошенное небрежно под ноги…

Мы встретились на улице. Я шла из кельи, матушка из храма.

– Досточтимая матушка Евдокия, прошу вашего благословения. Я решилась… Ухожу в скит. Не поймите неправильно…

– Что? – она прервала меня. – Сестра Агриппина, ты ли это?

Молчание. Я стояла с понурой головой, не в силах поднять взгляд.

– Иди за мной, – наконец вымолвила матушка. Сказала она это тихим, добрым голосом.

«Поймет, обязательно поймет», – промелькнуло в голове.

Мы зашли в небольшую келью, служившую кабинетом и местом приема гостей. Только стол, два стула, письменные принадлежности в сундучке на полу. Матушка села за стол, я расположилась напротив.

– Служение миру невозможно без молитвы, – начала она. – Вначале молитва, потом все остальное. Однако… сейчас трудная ситуация, ты знаешь сама. Мы все молимся неустанно. Молимся у изголовья больных, молимся в храмах, в кельях. Молитва не забыта, она всегда с нами, в нашем сердце, слетает с наших уст… – матушка говорила размеренно, ее речь текла плавно, подобно медленной реке, успокаивающе, как колыбельная матери, и оттого поднимая во мне все больше протеста. Неужели она против, неужели не понимает? А между тем настоятельница продолжала свою речь: – Если мы все уйдем в скит, деревня вымрет. Кроме нас людям некому помочь. Господь помогает им нашими руками. Мы здесь на земле орудия Господа, как мотыга – орудие в наших руках. Разница в том, что мы возделываем землю, а Господь лечит тело и душу… Уйти сейчас в скит – значит оставить тех, кому нужна помощь. Не могу тебя благословить сейчас, Агриппина, хоть и понимаю твой порыв.

Большой затхлый мир не отпускал, приковывал цепями к себе, жаждал моего здорового тела. Если я тут останусь, то умру, как остальные. Страх смерти расправил крылья. Все было напрасно, неужели она не видела?

– Мы возделываем каменное поле, матушка. Наши труды пусты, – отвечала я, силясь быть спокойной и уравновешенной, стараясь говорить так же тихо, как она. Давалось это тяжело. – Никто не поправился. Все умирают. Сестра Марфа уже заболела. Кто-то один должен уйти. А что, если мы все умрем? Что будет с монастырем? – и я с вызовом посмотрела на нее.

Испуг увидела я в глазах матушки. И страх.

– Ты никому не поможешь в скиту. Опомнись, Софья! Если суждено умереть, так на то воля Божья! – она смотрела мне прямо в глаза, потом тяжело поднялась, отвела взгляд, полный страдания. – Ты не доверяешь Богу, – ее губы чуть шевелились, – я знаю, что умер твой сын, и дочь уже при смерти, но…

– Я буду молиться, матушка, – выпалила я, будто хотела не ее, а себя в этом убедить, – но разве не это мы делали, когда наступала тьма?!

– Тогда от нас ничего не зависело, – меж бровей матушки пролегла складка, взгляд устремился на икону в углу, – а сейчас зависит. Нельзя уходить. Я не могу дать тебе на это своего благословения. – Никогда раньше я не видела ее такой подавленной и печальной, даже когда она молилась рядом со мной в келье. В те мгновения на лице матушки была надежда, она верила, что я очнусь ото сна.

Я долго пыталась понять, что заставило меня ослушаться и уйти в скит. Страх смерти? Странно, чего бы мне ее бояться, ведь я настолько не нужна миру, что даже матушка отвернулась, не благословив. Как бы поразительно это ни звучало, но ее мнение укрепило мою уверенность, что я делаю все правильно. «Быть может, постоянная молитва спасет нас всех», – думала я тогда. А еще я считала, что скит убережет от верной смерти. Быстрей туда, подальше от стонов и криков, заплаканных глаз и заупокойных молитв…

Мое решение уйти вызвало порицание не только со стороны матушки – ведь я нарушила одно из основных правил – ослушалась настоятельницу.

Я начинала верить в сладкую ложь, которую сама же придумала. Самообман удался на славу.

Предварительно сообщив нескольким сестрам, что ухожу в скит, я собрала нехитрый скарб и двинулась в путь под покровом ночи, когда все разбрелись по своим кельям.