Одна среди людей

Монастырь встретил свежими могилами и горящими свечами. Мужчина стоял посреди двора и смотрел на меня обезумевшим взглядом. Поодаль валялась лопата – недавно он начал копать еще одну могилу.

– Уходи, Христа ради, я не хочу копать и для тебя… Не хочу… – в бессилии он упал на колени, обводя помутненным взором небо.

– Буду копать я. А тебе стоит отдохнуть.

– Нет… нет… – он усиленно замотал головой, а я взяла лопату и принялась за работу. Сопротивлений с его стороны больше не последовало, но я чувствовала взгляд. – Я только хороню, даже заупокойную не могу толком прочесть – читаю-то я по слогам и медленно… Я последний в деревне, понимаешь? Кто посмышленей, те уехали, а я вот, дурак, остался…

Я копала с ожесточением, злобой, но не могла понять, на кого я злюсь и почему.

– Знаешь, кому могилу роешь? Матушке Евдокии…

Что-то внутри меня оборвалось. Ничего не осталось. Все умирали, а я жила. Какая несправедливость. Даже матушка – и та умерла, а ведь именно я заслужила смерти, как никто другой. Все мое существо негодовало! Почему Господь не шлет мне смерть? Отчего? Когда могила была готова, я в бессилии рухнула в нее, представляя, как меня засыпают сырой землицей, как черви проедают насквозь бренное тело, не оставляя даже костей. Мечты, только мечты!

– Не твоя это могила, вылезай… Нужна ты здесь Господу, – мужской шепот раздался словно гром.

Я вылезла. Наступил самый тяжелый момент – похороны матушки. В кельях мучились еще три сестры, не сегодня завтра они тоже должны были преставиться. Я не знала, что делать дальше. Мне приходилось раньше хоронить людей – соседку нашу, что скончалась от старости, мальчишку со двора – его конь заезжий лягнул, еще одну бабушку да отца своего. И каждый раз родственники, друзья и соседи соблюдали все обряды, начиная с омовения тела. Но теперь было не до обрядов. Я ведь толком и не знала, как их проводить, знала лишь, что они существуют. Самими обрядами занимались другие люди, я лишь присутствовала и оплакивала…

– Господь всех забирает, с обрядом, без обряда… Из могилы еще никого не выкидывали, – вздохнул мужчина. – Не морочь себе голову этим. Матушка была чистой души человек, она уже в раю…

Он сел поодаль от выкопанной могилы. Я очень устала, пока мы несли гроб из церкви. Слезы текли ручьем. Осунувшееся матушкино лицо, слегка приоткрытый рот… Я накрыла гроб крышкой, мужчина забил гвоздями, и мы столкнули его в могилу. Никогда прежде не доводилось мне этим заниматься. Руки дрожали. Я закрыла глаза и, едва шевеля губами, прошептала молитву, сжавшись внутри от неведомого страха. Пришло время закапывать. Руки работали машинально. Не помню, как все закончилось, помню лишь, что была почти в забытьи – от усталости и пережитого стресса. Щебет птиц умолк, страх отпустил, и мурашки, бегавшие по спине, исчезли. Меня подхватили мужские руки и поволокли в тень. Дуновения ветра, причитания далекого и вместе с тем близкого голоса…

Часы пробили девять вечера по времени Сингапура. Пора ложиться спать. Завтра самолет до Москвы в один конец.

Пытаясь отогнать навязчивые воспоминания, что поднимались из тайных глубин памяти, я силилась заснуть. А перед глазами стоял монастырь, лица умирающих сестер, тот мужчина, вечно причитающий и, кажется, медленно сходящий с ума.

Первые признаки болезни проявились у меня на третий день пребывания в монастыре. Я почувствовала сильный жар, ломоту в мышцах, слабость и сильные боли в животе, такие сильные, что сложно было разогнуться. За мной некому было ухаживать – сестры были при смерти, а мужчина, похоже, не осознавал, что именно происходит и что нужно делать. Я умирала первый раз в жизни, наивно думая, что действительно умру. Сумев доползти до своей кельи, я рухнула в забытьи на полог кровати. Боли не прекращались, началась рвота. Жутко. Дорога в рай шла через земной ад. «Я буду сильной, я вытерплю», – думала я, а меж тем в молитвах я просила Господа умертвить меня как можно скорее. Так хотелось встретиться с матушкой, положить голову ей на плечо, попросить прощения, почувствовать касание нежных пальцев и принять благословение на жизнь вечную, если таковая мне уготована. Встретить и мужа бывшего, которого я простила, и детей наших, так мало поживших на свете.

А еще мне хотелось пожить в городе. Или в землях заморских, про которые-то я толком и не слышала, только рисовала в своем воображении невероятные замки, бурную зелень и считала, что там круглый год лето, полное радости и вечного веселья, которого здесь никогда не было. Себя жаль. Я умирала, так и не увидев ничего, кроме поместья и монастыря, так и не испытав настоящей любви, о которой рассказывали былины да сказания.