Одна судьба на двоих

Гриша, конечно же, двинулся за мной. Я спустилась вниз, в последний момент зацепившись лодыжкой о ветку и неприятно ссадив кожу, остановилась, стряхнула с джинсов налипшие кусочки коры и веток, а потом выбралась из кустов и выступила на тропинку.

Валентина Викторовна, полная, но достаточно молодая женщина, одетая в синтетическое платье кричащего ярко-синего цвета, с расплывшейся на губах красной помадой, вздрогнула, посмотрев на меня, и привычно начала было:

– Казанцева, сколько я могу повторять, что в конце года…

Но затем вдруг осеклась. Видимо, эти слова вырвались у неё при виде меня чисто рефлекторно, и лишь потом она вспомнила, что пришла за мной по другому поводу. За спиной её маячил невысокий хилый мужичонка в застиранной клетчатой рубашке с короткими рукавами.

– Казанцева, – снова начала Валентина Викторовна и добавила уже чуть мягче: – Радочка…

Я почувствовала, как вырос рядом со мной Гришка. Уловила привычное исходящее от него тепло и надежность.

– Радочка, это Владимир… – она беспомощно оглянулась на незнакомого мужичка, и тот буркнул:

– Степанович.

– Это Владимир Степанович, – продолжила Валентина Викторовна. – Он из городской социальной службы. Дело в том, что…

– Что? – одними губами выговорила я.

– Да говорите уже! – выступил вперед Гришка.

– С тобой, Михеев, вообще будет отдельный разговор, – снова сорвалась на привычные учительские интонации Валентина Викторовна, а потом опять спохватилась: – Радочка, дело в том, что с твоим дедушкой… случилось несчастье. К вам сегодня заходил электрик из ЖЭКа, никто не открывал, но калитка была не заперта. Он вошёл и увидел твоего дедушку во дворе… Вызвал «Скорую», но…

– Что с ним? – глухо спросила я.

– Обширный инфаркт. Радочка, он скончался, прими мои соболезнования.

Как ни странно, я в первые минуты почти ничего не почувствовала. Однажды в детстве я сорвалась с дерева. Не рассчитала, уцепилась за гнилой сук, и он с треском обломился. Я плашмя упала на землю, на живот. И в первые секунды не ощутила никакой боли, никакого страха. Я просто не могла вдохнуть. Хлопала расширенными глазами и с ужасом понимала, что тело отказывается мне подчиняться, грудная клетка не раскрывается, воздух не попадает в легкие.

Так было и сейчас. Я смотрела на Валентину Викторовну – от её ярко-синего платья у меня рябило в глазах. Смотрела на Владимира Степановича, косившегося на часы. На сочную весеннюю зелень леса и понимала, что не могу вдохнуть, словно поперёк грудной клетки затянули стальной обруч.

А потом моего плеча коснулась горячая Гришкина ладонь – и воздух стремительным потоком ринулся в лёгкие. Я захлебнулась им, закашлялась, чувствуя острое жжение глубоко внутри.

– Нужно было сообщить родственникам, – продолжала меж тем Валентина Викторовна. – Но, как мне известно, вы с дедушкой жили вдвоём… Радочка, прими мои искренние соболезнования.

– Да… – пробормотала я. – Да, конечно, – потом помолчала и добавила: – Спасибо.

Я как-то совсем не знала, что следует произносить в таких случаях. В голове у меня вертелось только одно – ведь я обещала ему, что сегодня вечером наконец перемою в доме окна к весне. Самому деду уже сложно было взбираться на подоконники, и мы всегда делали это вдвоём – он стоял внизу, подтаскивал мне ведро с водой, подавал тряпки, а я лихо терла ими сияющие на ярком солнце стекла. Мы собирались заняться этим сегодня после школы. А теперь… Как же я смогу помыть окна сама, кто-то ведь должен подносить воду…

– Послушай… Рада, я правильно понимаю? – вступил Владимир Степанович. – Скажите, пожалуйста, у вашего деда остались ещё какие-нибудь родственники? Я имею в виду – совершеннолетние? Кто будет заниматься организацией похорон? Или мы устроим всё через городские структуры?

Родственники… Папа и мама погибли шесть лет назад. А теперь дед… Я одна, единственная родственница. Одна? Как же так?

– Тётя Инга, – вдруг вспомнила я. – Сестра моей мамы… Она живет где-то… где-то под Хабаровском.

– А поточнее? – недовольно скривился Владимир Степанович. – Ты сможешь с ней связаться?

Я всё ещё чувствовала себя оглушённой. Смогу ли я связаться с тётей Ингой? Да, наверное… Я видела её в последний раз очень давно, ещё в детстве. Но деду на праздники она звонила. В старой желтой записной книжке в прихожей, на обложке которой нарисованы летящие в воздухе советские атлеты, должен быть её номер.

– Подождите, – вклинился в разговор Гриша. – Я сейчас съезжу на работу к матери. Она поможет. Она займется похоронами…

– Это прекрасно, – скептически отозвался Владимир Степанович. – Но кто все оплатит? Место на кладбище, гроб и прочее? Тоже ваша мать? И потом, девочка несовершеннолетняя, кто возьмёт на себя опеку? Если родственников не окажется, мы вынуждены будем до восемнадцати лет отдать Раду под попечительство госслужб…