Одна судьба на двоих

Я взглянула на Джареда и уверенно кивнула ему, как бы говоря – не волнуйтесь, я вас понимаю, я справлюсь. И он в ответ расплылся в широкой улыбке.

Удивительно, но было в этом немолодом уже мужчине с чуть сутулыми плечами и припорошёнными сединой волосами что-то мальчишеское, детское – иногда глаза его загорались от предвкушения, а улыбка словно озарялась вдохновением. Тогда я впервые поняла, что Джаред мне симпатичен, впервые заразилась его азартом и подумала о том, что у нас всё получится…

После этого дня моя жизнь понеслась в таком стремительном темпе, что впоследствии мне трудно было вспомнить, что именно, как и в какой последовательности всё происходило. Несгибаемая Бет сумела договориться с Ингой, вытребовать устраивающие её условия и получить от тётки заверенное у нотариуса разрешение, позволяющее мне уехать на другой континент и принять участие в съёмках картины «Бог Воды». Та же Бет взяла на себя труд получить для меня американскую визу. Не знаю, как ей удалось проделать всё это в такие короткие сроки – должно быть, сотрудники посольства просто отступили перед её хваткой, но, так или иначе, буквально через десять дней я уже должна была отбывать вместе со съёмочной группой в Москву, а оттуда – в Лос-Анджелес.

Вылет был в один из холодных ветреных дней в начале лета. Тётка, по счастью, отказалась провожать меня в аэропорт. Алекс пообещал, что за мной в посёлок пришлют машину, которая доставит меня прямо в аэропорт, и тётя Инга посчитала, что вполне достаточно будет проводить меня до неё, чему я была несказанно рада. В тот день я проснулась рано и долго лежала, уставившись в потолок. Мне все ещё не верилось, что сегодня всё в моей жизни переменится. Я лежала и вспоминала улыбку и голос отца, длинные шелковистые волосы и нежные руки матери. Вспоминала деда, склонившегося над шахматной доской и в задумчивости теребившего прядь седых волос за ухом. И Гришу… Его удивительные «лесные» глаза, гибкое и сильное тело, его ладони – широкие, загрубевшие от частых вылазок в лес. Вспоминала, как он показывал мне тот первый ландыш. Как помогал взобраться на дерево. Как, склонившись над сложенным кучкой хворостом, раздувал огонь, и оранжевое пламя плясало в его зрачках. Как бежал по краю оврага вместе с Ветром. И то, что было между нами здесь, в этой самой комнате, вспоминала тоже. Как далеко теперь всё это будет от меня…

Вдруг я осознала, что все эти воспоминания всегда будут со мной, прямо в сердце. Куда бы я ни уехала, этот мир – которого больше нет в реальности – всегда будет следовать за мной. И Гриша всегда останется со мной, в моём сердце, в моих мыслях. Этого никто у меня не сможет отнять…

Когда снизу просигналила машина, тётя Инга, охнув, подорвалась с места и потащила в прихожую клетчатую сумку – ту, что выделила мне для моих скромных пожитков. Ванька вдруг, взревев, бросился мне на шею и принялся причитать:

– Не уезжай! Рада, не уезжай!

Я обнимала его, чувствуя, как он горячо дышит мне в шею. Он был единственный, с кем мне было жалко расставаться. Мне невыносимо было думать, что если я уеду, он в этой обстановке постепенно превратится в очередного Славку или Виталика. Но поделать я ничего не могла.

– Я тебе напишу, – пообещала я. – И пришлю подарки, ладно?

– Ладно, – закивал он, но вцепился в меня ещё крепче.

– Славка, – гаркнула тётя Инга. – Поди сюда, попрощайся с сестрой.

Славка выглянул из комнаты, равнодушно оглядел меня и буркнул:

– Пока!

– Пока, Слава, – сказала я.

Но он уже прикрыл за собой дверь в комнату. И я поняла, что через час он вообще забудет о том, что я когда-то здесь жила; что ни с моим приездом, ни с моим отъездом ничего в его жизни не изменилось. Эти события никак не поколебали ту беспросветную скуку, в которой он постоянно находился.

– Ну давай-ка, Ванька, отцепись, – скомандовала тётя Инга.

Малыш не послушался, и она грубо отодрала его от меня, приговаривая:

– Хорош! Хорош! Ну тоже мне, трагедию тут развел. Родного брата он в армию так не провожал.

Наконец Ванька все же выпустил меня, отошёл в угол и оттуда смотрел исподлобья и тёр кулаками покрасневшие глаза. У меня невольно защемило сердце и захотелось сказать: «Стойте! Никуда я не поеду!»

Но тут тётка, подхватив сумку, принялась подталкивать меня к двери и скороговоркой увещевать:

– Ты, Радочка, главное, вот что запомни. Они там будут тебе деньги на какой-то счет переводить – так в договоре указано. Так вот ты деньги эти на счете-то не оставляй. Знаю я американишек этих – облапошат, как не фиг делать. А ты вот что. Ты деньги-то снимай и домой их пересылай. Тут-то надежнее будет. Уж я-то их сохраню.

За всё время, что я провела в этом доме, я почувствовала, что не могу больше молчать. Эта тёткина хлопотливая суета, направленная якобы на то, чтобы не дать меня обмануть, эти её внезапные сюсюканья раздражали меня куда больше, чем злоба и равнодушие, которые она демонстрировала ко мне раньше.