Одна тайна на двоих

Моника сидела на диване, задыхаясь от слез. Она не могла поверить, что все закончилось именно так. Несколько долгих минут надеялась, что Джейк вернется и скажет, что передумал.

Он не вернулся. Она несколько раз глубоко вздохнула, вытерла лицо и встала. Теперь ей хотелось одного: вернуться к себе домой. Там она даст волю слезам, оплачет то, что могло случиться, но не случилось.

У нее ушло почти полчаса на то, чтобы собрать одежду и туалетные принадлежности; пока она собиралась, ею овладело странное оцепенение. Затем она зашла в кабинет и уложила свое оборудование. Вынесла и выволокла все чемоданы и дорожные сумки к парадной двери.

Пока она собиралась, Джейк сидел в своей спальне за закрытой дверью. Трус! Он уничтожил ее, а сам убежал в свою комнату и спрятался от эмоционального срыва.

Она постучала в дверь его комнаты. В груди разгорался язычок пламени.

– Я готова, – сказала она, когда он открыл дверь.

Джейк едва заметно кивнул и следом за ней направился к выходу. Оба молчали, пока грузили ее вещи в его машину. По пути к себе домой Моника прокручивала в голове все, что он ей сказал, и гнев охватывал ее все сильнее. Он готов был взять на себя ответственность за действия Мэтта Гаррисона и намеревался до конца своих дней нести бремя вины за гибель Сюзанны.

Когда приехали, они молча принесли ее вещи в гостиную. Потом Джейк подошел к двери и остановился на пороге, очевидно собираясь попрощаться.

– Ты еще кое-чего о себе не знаешь, Джейк, – сказала Моника, позволяя своему гневу прорваться на поверхность. – Должно быть, ты считаешь себя важной персоной в общей картине жизни. Ты один спустил убийцу с поводка и считаешь, что в ответе за гибель сестры. Знаешь, что я думаю?

Его глаза потемнели; он посмотрел на нее в упор ничего не выражающим взглядом. Видимо, собирался позволить ей спустить пар, а потом уйти.

– По-моему, ты трус. По-моему, ты прячешься за трагедиями, чтобы не сталкиваться с настоящей жизнью и настоящей любовью. Ты большой трус, Джейк Ламонт.

– Моника, – тихо проговорил он.

Она подняла руку, призывая его к молчанию. От слез все расплывалось у нее перед глазами.

– Не желаю ничего слышать, если ты не скажешь, что любишь меня и хочешь прожить со мной жизнь.

– Я не хотел причинять тебе боль, – ответил он.

– Ты причиняешь себе гораздо большую боль, чем мне. За последние несколько недель я поняла, что мне недостает в жизни любви. Я люблю свою работу, но хочу большего. И я хотела этого с тобой, Джейк… – Она всхлипнула. – Джейк, я знаю, что ты меня любишь. Я ничего не выдумываю! Я знаю, наша любовь подлинная, настоящая, и, по-моему, то, что у нас было… и что могло бы быть… было бы не просто замечательным. Но ты слишком большой трус и не в состоянии преодолеть себя. Ты ясно дал понять: ты так боишься, что отталкиваешь от себя любовь. Собираешься до конца своих дней носить страховку от какой бы то ни было эмоциональной привязанности. – Она снова всхлипнула, и вдруг ее гнев прошел, сменившись ощущением страшного горя. – Джейк, прошу, не заставляй себя умолять! Положи руку на сердце и скажи, что я нужна тебе так же сильно, как ты нужен мне. – Она замолчала и прикусила губу, потому что увидела ответ в его потускневших глазах.

Не говоря больше ни слова, Моника развернулась и пошла по коридору. Дойдя до своей спальни, она услышала, как захлопнулась входная дверь.

Глава 12

Моника сидела за столом и пила утренний кофе. Хотя она встала только в начале одиннадцатого, чувствовала себя совершенно разбитой. Болело плечо, но боль телесная и сравниться не могла с болью сердечной.

Вчера, после того как Джейк привез ее домой и уехал, она проплакала несколько часов. Надеялась, что он каким-то волшебным образом вернется и скажет, что готов к ее любви, но этого не случилось. Ей удалось взять себя в руки лишь за час до очередного подкаста. Впервые ей трудно было вести его.

Рассказывая, какой испытывала ужас, раскачиваясь над бездной на высоте шестнадцатого этажа, она могла думать только о Джейке. Когда рассказывала, как ее ранили, сердце рвалось на части. Ей как-то удалось завершить подкаст; потом она без сил рухнула в постель. Моника плакала, пока не забылась сном, но, к счастью, спала без сновидений.

Однако стоило открыть глаза, ее снова принялись одолевать мысли о Джейке.

Он был прав. Он ее предупреждал, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И несмотря на то, что она собиралась поступить противоположным образом, сердцем она выбрала его. Больнее всего было оттого, что она всеми фибрами души понимала: Джейк тоже ее любит.

Он дурак. Запутавшийся дурак, который собирался и дальше подвергать себя добровольной изоляции из-за ложно понятого чувства вины.

Она надеялась, что ее любовь исцелит его. Она определенно надеялась, что любовь победит чувство вины, страх. Но этого не случилось.