Одна в мужской компании

После усилившихся воздушных атак Германии и угрозы вторжения на сушу канадские семьи добровольно вызвались предоставить убежище для британских детей и детей-беженцев, — шепотом читала Сьюзи отрывки из ужасной статьи. — Двенадцатого сентября тысяча девятьсот сорокового года пароход «Бенарес» взял на борт сто девяносто семь пассажиров, из них девяносто детей, плюс двести человек экипажа, и направился в Канаду, чтобы спасти людей от «Блица» и грозящего немецкого вторжения. Семнадцатого сентября тысяча девятьсот сорокового года пароход, идущий из Ливерпуля в Канаду, был обстрелян немецкими торпедами в шестистах милях от суши. «Бенарес» затонул, унеся жизни ста тридцати четырех пассажиров и ста тридцати одного члена экипажа, в том числе восьмидесяти трех из девяноста детей, которых родители отправили в Канаду ради их безопасности.

— Нет! — вскрикнула я. Как такое могло произойти? Ведь не станут же даже нацисты намеренно стрелять по кораблю с детьми на борту?

Сьюзи стала читать дальше — о детях с «Бенареса». Они были из семей британцев, переживших «Блиц», и из семей еврейских беженцев, опасавшихся за жизнь детей в случае, если Гитлеру удастся вторгнуться в Англию. Правда, чтобы догадаться об этом, мне пришлось читать между строк: в газете на еврейское происхождение детей намекали лишь туманные эвфемизмы. Но кем бы ни были эти люди по рождению, все они искали для своих детей одного — безопасности. Того, что отняли у них нацисты.

Я долго-долго смотрела в глаза своего полуторагодовалого сына. Если бы не случай, не какое-то неизвестное обстоятельство, которое помогло в этот раз миссис Розенхайм, миссис Перкинс и миссис Разовской, Джеймси тоже мог бы оказаться на этом пароходе. Лишь по воле случая он отправился на корабле в Америку в октябре прошлого года, а не в Канаду сейчас. Я едва не лишилась сына благодаря стараниям службы охраны детства, когда мы с Джином расстались в июле — американская судебная система, казалось, была не в состоянии представить, что разведенная мать может вырастить усыновленного ребенка в одиночку, — и страх потери все еще был невыносимо острым. Я чувствовала сердцем всю боль скорбящих родителей, чьи дети погибли на «Бенаресе».

В дверь постучал посыльный.

— Пора, мисс Ламарр.

Миссис Бертон протянула руки и сказала:

— Я отвезу его домой и уложу, мэм.

С неохотой я передала ей малыша. Она бережно уложила его в коляску и выкатила из гримерной. Бедняжка Джеймси, подумала я: он, наверное, считает своей настоящей матерью миссис Бертон. Вместо матери у него вечно занятая женщина, а вместо отца пустое место: связь между ним и Джином после развода стала такой тонюсенькой, что готова была вот-вот порваться.

Выпустив любимого сына из рук, я словно лишилась опоры, и страшная тяжесть потери обрушилась на меня. Прямо в бальном платье, надетом для следующей сцены, я рухнула на пол и скорчилась, будто скомканный листок бумаги, изнемогая от горя и вины. Могла ли я как-то предотвратить эту трагедию? Если бы я рассказала американскому или, допустим, английскому правительству о военных планах Гитлера и об «эндлёзунге», может быть, этим детям не пришлось бы отправляться в роковое путешествие? Может быть, противники нацистов могли бы сорвать хоть какие-то из ужасных гитлеровских планов, и родителям не пришлось бы расставаться со своими дорогими детьми, отправлять их одних в плавание через весь огромный, грозный Атлантический океан? Поверил бы мне хоть кто-нибудь? Может быть, я приписываю себе слишком большую роль? Все эти чувства давили на меня такой тяжестью, что просто необходимо было их куда-то выплеснуть.

— Ну будет, мисс Ламарр. — Сьюзи обняла меня и осторожно попыталась приподнять с пола. Мое тело было как мертвое, она не могла даже сдвинуть меня с места. Наконец, сдавшись, она опустилась на пол рядом со мной, и мы долго сидели молча. В первый раз бойкой Сьюзи нечего было сказать. Язык горя до сих пор был ей неведом.

Посыльный постучал снова. Должно быть, меня уже ждут на съемочной площадке. Не дождавшись ответа, он приоткрыл дверь.

— Мисс Ламарр? — Он чуть не подпрыгнул, увидев, что мы с Сьюзи сидим на полу, прислонившись к стене. Придя в себя, он подбежал к нам и спросил:

— Позвать доктора, мэм?