Одна вторая

– Подруга, извини, конечно, но, по-моему, ты совсем дура…

– Знаю… И Гриша меня бросил… Когда узнал…

Африканский юноша заявил, что в случившемся виновата она сама (и в некоторой степени так оно и было), а потому и проблему эту нужно решать именно ей. Ксюша начала страдать и после нескольких дней раздумий рассказала обо всем мужу, попросив денег на аборт.

Вася молча выслушал, спросил, когда нужны деньги, сказал, что достанет, налил себе и выпил. И тут в его мозгу случилось странное: если русского или даже турка он еще мог не то чтобы простить, но хотя бы понять, то вот негра – не мог никак. Думал он о том, что надо же было ему выбрать такую жену, которая, перепробовав с десяток русских, умудрилась где-то в этом городе найти турка, которого ей тоже показалось мало, а потом нашла негра. Никак не мог он понять, за что именно ему выпало такое счастье делить теперь кровать с этой женщиной, когда-то любимой им, а теперь вот любимой чернокожим, да еще и разбираться с последствиями этой любви. Тогда же он твердо, как ему казалось, решил: после того, как он даст ей денег для решения проблемы, они разведутся.

Ксюша сделала аборт, погрузилась в депрессию и легла в больницу. Вася за это время много размышлял, как умел занимался детьми и в конце концов разводиться передумал.

И зажили они по-прежнему: спали на одном диване, воспитывали детей и иногда по вечерам разговаривали, вернее, перебрасывались ничего не значащими пустыми фразами.

А через три месяца она говорила Полине:

– Мы опять встречаемся… Ну, с Гришей… Мы помирились, и кажется, я счастлива…

Никогда не прощу

Мы сидели в кабаке, выпивали и курили сигары. Вернее сказать так: пришло время курить, потому что мы делали это всегда после того, как поедим, что, впрочем, вполне логично. Великими гурманами мы не были, но от хорошего куска мяса с кружкой пива никогда не отказывались, а в вечер пятницы – так особенно. Иногда мы брали ром или бурбон, не вместо пива, разумеется, а в дополнение. Ром мы всегда пили только кубинский, темный, семи лет, потому что старше у нас просто не найти, да и стоил бы он наверняка немалых денег, а младше, светлый, – не так хорош, чтобы употреблять его в чистом виде. Что касается бурбона – мы пришли к выводу, что это дешевое пойло гораздо лучше скотча за такую же цену. Впрочем, все это дело вкуса.

Юджин Бенджаминович, выпуская густые смачные клубы дыма, имел выражение лица самое мечтательное и пребывал, очевидно, в весьма приятных грезах, которые касались то ли прошлого, то ли будущего, то ли бог знает чего. Данилов рассказывал какую-то историю, которую я забывал сразу же, по ходу повествования. Юджин, судя по всему, даже не слушал, и через некоторое время, не меняя ни выражения лица, ни позы, медленно, но внятно, перебив речь Данилова, произнес:

– Как же охуенно было в Таиланде…

Данилов вытянул вперед руку, сжал свой огромный кулак и с задорным вызовом: «Сделай так!» – посмотрел на Юджина.

Юджин изобразил на лице ухмылку, направил на Данилова презрительный взгляд и процедил:

– Да пошел ты.

Подоплека здесь была в том, что за пару лет до этого Юджин, крепко напившись, решил попробовать свои силы на игровом автомате с боксерской грушей и измерить мощь своего удара. Данилов был с ним и даже пытался сказать, что не нужно этого делать, но Юджин имел настрой самый решительный. Короче, он промахнулся мимо груши и всю свою гусарскую удаль вколотил в железный корпус аппарата. К утру рука его распухла, выглядела как тыква и очень болела. В больнице определили, что кости у него сломаны и нужно делать операцию. Хирург, как стало ясно позднее, оказался не сильно квалифицированным, потому что даже спустя год рука у Юджина нормально так и не заработала, и в другой больнице, куда он обратился, врачи, глядя на снимки, лишь покачали головой и сказали, что нужно все переделать. И Юджин переделал, но теперь требовалось долгое время на восстановление работоспособности, и сжать руку в кулак он все еще не мог. Этот его физический недостаток (скорее всего потому, что он был временным) и становился поводом для насмешек со стороны Данилова, когда это казалось ему уместным. Вместо тысячи слов, как говорят. Такие друзья.

Решив теперь, видимо, объяснить причину такой шутки, Данилов сказал:

– Шлюху эту я тебе никогда не прощу.

Если не знать, что эти двое дружат со школы, и просто со стороны наблюдать за этими репликами, сопровождаемыми презрительными взглядами и полными отвращения выражениями лиц, можно было бы подумать, что назревает скандал. На деле же они просто дурачились, разыгрывая комедию.

А история со шлюхой была вот какая.