- Что-то непонятное происходит. Или, может быть, я дура. В театре полно народу. В фойе разговоры только о наступлении белых, о французских танках "Рикардо" и как с ними трудно бороться. О том, что объявлена мобилизация бывших унтер-офицеров... Ну, словом, как всюду в городе. А потом открывается занавес, и публика зачем-то смотрит актеров, переодетых купцами и приказчиками. Смеется, даже волнуется: удастся ли бедной девушке счастливо выйти за честного приказчика? И так каждый день. А кому это нужно и какая от нас польза, - по-моему, никто даже и знать не желает. Да ну их совсем, я теперь об этом и думать больше не хочу...
- И действительно не думаете? - вкрадчиво спросила старушка.
- Немножко думаю. Не хочу, а думаю. Ладно, скоро премьера "Баррикады" - отбарабаню своего барабанщика - и крышка!.. Послезавтра опять на концерт в деревню, и то хорошо, а то на месте сидеть надоело.
- Вы, кажется, поете?
Леля отмахнулась.
- Да вы не думайте, что я как-нибудь пою. Просто как все поют. Русские песни, всякое, что где услышала. В рабочей студии нас учили пению, да не выучили, только разве ноты и как на голоса петь.
- Все-таки ноты вы знаете?
Леля подняла чайную ложечку и легонько ударила по стеклянной вазе, издавшей дребезжащий тонкий звук.
- Ля-бемоль!
Старушка выпрямилась и посмотрела на Лелю колючим, подозрительным взглядом. Потом молча подошла к пианино и тронула клавишу.
- Предположим. А это?
Леля, смеясь, правильно назвала ноту, потом вторую, третью.
- Забавно, - строго сказала старушка. За роялем она себя чувствовала учительницей. - А это? - Она взяла аккорд, и Леля, подумав, назвала все три ноты.
Старушка вытащила из груды нот одну тетрадь и поставила на пюпитр. Вскользь спросила:
- Вам кто-нибудь говорил, какой у вас слух?
- Говорили, что есть слух, - с удовольствием подтвердила Леля. - Будто хороший даже. А нет?
- Ничего себе хороший, - сказал Денис.
Жена его оборвала, как на уроке:
- Не мешай!.. Леля, вы знаете этот романс - "Для берегов отчизны дальной..."? Нет? Послушайте. Я люблю романсы для мужского голоса.
Она заиграла и запела тихим надтреснутым голосом. Только когда она замолчала и сняла руки с клавиатуры, Леля опомнилась, точно медленно возвращаясь к сознанию, и перевела дыхание.
- Ой, - сказала она и помотала головой, как после легкого головокружения. - Можно, я у вас слова спишу на бумажку? Как там начинается? - Речитативом она проговорила первые слова.
- Это вам высоковато, - сказала старушка и взяла два аккорда вступления в другой тональности. - Начинайте так. Ну!
Леля вполголоса запела, потом, позабыв слова, допела до конца без слов, без аккомпанемента и виновато сказала:
- Ну вот, я говорила, что слова не запомнила.
- Не запомнила, вы только подумайте! - сурово хмуря брови, качал головой Денис Кириллович.
Старая учительница сухо обратилась к Леле:
- Милая, вы что, дурочка или как? У вас незаурядный голос. Необработанный, но удивительного тембра. Теплого, волнующего... ну удивительного... И абсолютный слух. И вы это не понимаете?
- Правда? - Леля слегка покраснела и почувствовала себя очень неловко. - Я очень рада.
- Радоваться тут совершенно нечему. Абсолютно! - еще строже сказала учительница. - Не говорите мне пошлостей! У вас есть талант, а это значит, что вас ожидает тяжелая жизнь. Вам придется работать ровно в пять раз больше, чем любой посредственной певичке. С вас это спросится. Вечно вам будет чего-то не хватать, вы вечно будете рваться к еще лучшему и вечно будете недовольны собой и тем, что вы сделали, в то время как те, которые сделают в десять раз меньше вашего, будут ходить, выпятив грудь, сияя, очень довольные собой... А сейчас поменьше воображайте и давайте условимся, когда вы будете приходить ко мне на уроки?
Леля слушала улыбаясь, не очень-то убежденная, что всему надо верить, но сердце билось радостно и чуть замирало, как от хорошей музыки.
- А если я все-таки не буду петь? Не буду учиться? Разве это не может быть?
- Замолчите, мне противно вас слушать! - Старушка громко постучала косточками пальцев по звонкой крышке пианино. - Да! Вы можете украсть у людей свой голос. Спрятать его и никому не показывать, как делали богатые купцы с картинами больших мастеров. Но вы этого не смеете сделать. И поэтому скажите, в какие часы вам удобнее будет ко мне приходить...
Разговоров об ее голосе больше не было в этот вечер. Денис Кириллович, придя в приподнятое состояние духа, пошел во второй раз ставить самовар, и они втроем долго еще разговаривали о музыке, о прошлой жизни, о "принципе" жизни обоих стариков.