Одна зима на двоих 2

Она прошла по коридору, ведя пальцами по шероховатой стене. Пальцы чувствовали холод и неровности, но Манила была так увлечена идеей поиграть с ветром, что не обращала внимания на такие мелочи. Она позовет его сейчас, и он привычно откликнется.

Надо только позвать.

Она чувствовала внутри себя силу, едва заметную, тонкую, с прорехами и разрывами. Там, где раньше весело журчал задорный ручеек, теперь едва срывались крохотные капли.

Ей стало грустно. Что если ветер не услышит и не придет? Он же должен с ней поиграть. Ей так скучно!

Она вышла на крыльцо.

Яркие солнечные лучи били прямо в глаза, заставляя жмуриться и прикрываться ладошкой. Ветра не было. Она позвала его, но слабый голос тонул в удушливой тишине.

Запах сладости. Все дело в нем. Он уже перекрывал и свежескошенную траву, и сочную землянику и теплый аромат сосновой смолы из соседнего подлеска. В этой сладости было что-то неприятное и злое. Что-то, что заставляло еще сильнее желать свежего ветра.

Манила снова позвала. В этот раз громче, заставляя дрожать и натягиваться свою внутреннюю струну.

Она звала его раз за разом, но ветер молчал.

Может дело в том, что она слишком близко к дому? И эти шершавые стены отпугивают свободолюбивый ветер?

Надо сойти с крыльца.

Первая ступень, вторая, третья.

Осталась еще одна. Последняя.

На ее краю Манила замерла, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.

Предвкушение. Да именно так. Она чувствовала предвкушение.

Со счастливой улыбкой она посмотрела вперед, на светлый горизонт, расписанный перьями облаков, счастливо улыбнулась и шагнула с последней ступени.

Сердце ухнуло в груди, когда нога не нашла опоры.

Мир перевернулся, разорвался миллионом ярких вспышек и сбросил с себя видения, навеянные воспаленным мозгом.

Не было никакого дома и бескрайних полей. Не было ступеней.

Были только скалы, острыми пиками вгрызающиеся в небо, край обрыва и пропасть.

***

По ущелью раскатился пронзительный крик. Многократно отражаясь от равнодушных камней и усиливаясь, он спугнул стаю притаившихся горных куропаток и потревожил заснеженные вершины.

– Что это? – Ким вынырнула из уютного сна и с трудом открыла сонные глаза.

– Рыжая! – прохрипел Хасс, подрываясь на ноги, – где она?

Ким уставилась на пустую лежанку, где еще вчера вечером в бреду металась подруга. Сейчас там было пусто. Скомканное одеяло сиротливо валялось в стороне, потертые монастырские ботинки стояли там, где их вчера оставили.

– Манила!

Ким вскочила и тут же охнула, ступив босыми пятками на стылый пол пещеры. Ночью в объятиях Хасса было так тепло, что она начала забывать, где находится и как сурова реальность.

Она начала торопливо одеваться, путаясь и проклиная свою ночную лень, когда разморенная от ласк уснула на широкой мужской груди, решив, что одеться можно будет и утром.

Хассу было проще. Он обернулся и выскочил из пещеры.

На уступе было тихо и безмятежно. Вверх уходила узкая, почти отвесная тропа, по которой Манила бы точно не смогла подняться, вниз – тропа пошире и более пологая, просматривающаяся на десятки метров. Пустая. Окажись, девушка там – он бы увидел.

Оставался только обрыв над ущельем. Кхассер ринулся туда, уже понимая, что ничего хорошего жать не стоит. Там пропасть, настолько темная и глубокая, что не видно дна. Если упасть – верная погибель.