Однажды детство кончилось

Они были неуловимыми и жили на планете Лазария, столице союза Объединённых Планет. Инктрон пропал много лет назад, после прогулки в лесу с друзьями. Неуловята прибежали домой испуганные и рассказали, что они играли в игру, вроде загадывания желаний. И вдруг Инктрон исчез. Искали везде, где только можно, использовали простральные сканеры — всё бесполезно. Малыш пропал навсегда. За прошедшие годы То-те уже почти смирилась с потерей, в конце концов, у неё были остальные двадцать неуловят. Когда судьба занесла её на Землю, она не могла и предположить, что встретит здесь пропавшего сына… То-те оказалась отличным ченджером. Неуловята уже выросли, и ничто не мешало посвятить себя полностью новой профессии. Правду говорят, конечно, что земляне — самая загадочная раса во вселенной. Особенно под это определение подходил молодой мужчина, с которым они познакомились на автобусной остановке. Потом они с ним крепко сдружились. То-те боялась себе в этом признаться, но она часто ловила себя на мысли, что ведёт себя с ним, как бы забывая, что он — чужой. Раньше с ней никогда такого не случалось! Но этот землянин действительно отличался от остальных…

Он стал рассказывать ей о странных ощущениях, которые часто испытывает, и То-те, не веря своим ушам, узнала в его рассказах симптомы повреждений биополя! Простральное замыкание, экстенсивное рассеивание поля, отторжение… Не может быть! Тогда она взяла с собой на работу с базы простральный сканер, чтобы проверить свою догадку. Невероятно! У него действительно было эфирное поле, как у неуловимых из Объединённых Планет! Тем не менее, судя по его рассказам, он уже много лет жил на Земле, даже не подозревая, что он не человек. Как такое могло быть?

И То-те не верила. Не верила до последнего. До тех пор, как у него начался вирусный шок… Теперь всё потеряно. Перед смертью он, видимо, в бреду, назвал её мамой. И тогда она всё поняла. Дурацкие, бесполезные оболочки!

Она встала с земли и пошла навстречу заходящей звезде Семь Тур. Она больше никогда не будет заменять землян, не ступит больше на планету, убившую её сына. К Афиасу карьеру ченджера. Это слишком больно…

— Моё желание… М-м… Желание. Самое заветное. Я хочу попасть на планету Земля. Да, именно это я и загадаю!

— Но на Земле опасно. Ты уверен, Инк?

— Многие действительно думают, что, если загадать желание у этого портала, то оно сбудется.

— Ну и пусть опасно — зато ченджеры такие классные! Да, я уверен. Это моя мечта!

(c) Antury, 2006

Дерево игры

Юлия Комарова

Небо смотрит на меня исподлобья — проглядывает красным испитым глазом солнца сквозь низкую темно-синюю тучу. Считается, что закат везде хорош, на море особенно. Краски сгущаются, как будто завершение дня должно поставить жирную точку, вынести окончательный приговор. И каков он был, мой день?

Платон не пришёл. Обещал встретить меня на станции и не встретил. Я предвкушала, как это будет. Глупо воображать, придумывать и домысливать. У меня никогда не получалось. Всегда в жизни все по-другому. Это вам не шахматы.

Я специально приехала, чтобы с ним встретиться на Финском заливе. И вот — закат, солнце, небо. Серая стылая вода. Море и правда свинцовое. Небо мрачное, и никакого желания окунуться или, тем более проплыть. А я стою на берегу, как в детстве, той серой холодной зимой, когда папа ушёл, и море впервые на моей памяти замёрзло у берега. Ничего у меня не вышло. Никогда ничего не выходит.

Наш с Платоном едва зародившийся особенный собственный мир оказался таким же недолговечным, как шахматная партия: фигуры сметены с доски, уложены в коробку. Он не пришёл. Солнце село где-то глубоко внутри тучи. Небо с морем слились в один мрачный одинаково скучный цвет…

Но нет! Тучи раздвинулись. Неожиданное солнце выплеснуло самый последний тёплый и ласковый луч прямо на вытянутую фигуру Платона, бегущего на фоне аристократических розовых стройных сосен по розовому же песку. Он машет мне и что-то кричит.

Классная картинка. Я на автомате достаю камеру: надо это снять, очень красиво. Такой обалденный свет! Тут бы другой объектив, да ладно. Так, поймала изображение. Картинка скачет и плывёт. Да что такое? Руки дрожат… Ну все, хватит. И я просто опускаюсь на этот чужой холодный песок.

Когда я впервые его увидела, Платон сидел спиной к окну — в сумерках лица было не разглядеть. Зато я услышала его голос, низкий, мягкий, спокойный. Я даже не поняла слов, просто внутри стало тепло и вязко. Я села и весь вечер слушала. Я могла бы и всю ночь, но он ушёл. А я не взяла телефон, дурочка. И что было делать?

Я пошла в Русский музей. Папа говорил: «В любой непонятной ситуации надо просто посмотреть на что-то красивое, и станет легче». Я всегда зависаю у Куинджи: вот как он умудрился так нарисовать эту лунную ночь, что тебя затягивает, поглощает пространство, гипнотизирует луна? Почти такой же эффект в фильме «Меланхолия», когда героиня там ночью загорает. Я бы хотела так нарисовать — в детстве мечтала стать художником. А стала фотографом.