Однажды я станцую для тебя

Я пожелала ему самого распрекрасного вечера и убежала легким шагом, вприпрыжку. Я не касалась земли. Сходила с ума от счастья. Мне хотелось прокричать об этом всему свету. Мне показалось, будто я вдруг вырвалась из мрачного туннеля, в котором меня так долго держали. Наконец-то я смогу выплеснуть эмоции, которые держала в себе многие недели. И главное, снова обрету себя, стану единым целым со своим телом. Я не торопилась обратно в “Бастиду” и решила заскочить на пару минут к Кати в магазин, чтобы сообщить великую новость. Я небрежно припарковалась прямо перед витриной. Еле удержалась от пируэта, который бы все объяснил. Но это было неразумно, поскольку я не разогрелась. Тем более что я хотела его исполнить не здесь. Вместо пируэта я решила насладиться моментом и застыла перед подругой, глядя на нее, но не произнося ни слова.

– Эй? Ты же сейчас от врача?

Я и бровью не повела.

– Что он сказал?! – чуть ли не закричала она.

Я опустила ресницы и изобразила садистскую ухмылочку.

– Готова хорошенько попотеть в зале “Бастиды”?

– Да ты что! Гениально!

Она повисла у меня на шее, прижала к себе.

– Задушишь! – запротестовала я.

Она отпустила меня и обхватила мое лицо руками.

– Извини, не удержалась, но я в восторге. Теперь тебе будет лучше, а я горжусь тобой.

Нас прервали покупатели. На лице Кати появилась недовольная гримаска.

– Что ж, не сейчас! Хочу отпраздновать это с тобой! Придешь к нам на ужин?

Я немного задержалась с ответом.

– Нет, мне пора возвращаться, нужно собрать вещи, ты же помнишь, я завтра с утра еду?

Это было неправдой: сумка была сложена, я даже успела получить эсэмэску от Бертий: она сообщила, что после концерта мы идем в ресторан к Стефану праздновать окончание учебного года. Мы с моей щиколоткой вернемся на место преступления. То есть я спокойно могла сегодня вечером поужинать с друзьями. Но мне хотелось поделиться новостью с Элиасом.

– Что за ерунда! Разве ты не можешь все быстренько побросать в сумку и прийти?!

– Послушай, отпразднуем в субботу вечером! Ничем не хуже.

В ее глазах промелькнуло подозрение.

– Какие у тебя ощущения насчет завтрашнего дня?

– Не хочу об этом думать…

– Встретишься с Эмериком?

– Не знаю… может быть… он хотел прийти ко мне на концерт, но в этом, по-моему, нет особого смысла… Тем более что он в последние дни не объявлялся.

Она вдруг забеспокоилась, нахмурилась:

– Ты собираешься с ним увидеться?

Я растерянно помолчала. На самом деле я пока не задавала себе такого вопроса.

– Представления не имею… Ладно, давай, клиенты ждут!

Я убежала и села в машину, чувствуя себя счастливой, освобожденной и взволнованной.

Элиаса не было, когда я приехала, и это меня не очень, но все же удивило. А собственно, на что я рассчитывала? Он никогда не возвращался в “Бастиду” до девяти вечера. Мне бы надо было перекусить, хоть что-то сжевать, но я была взвинчена и кусок в горло не лез. Не то чтобы я плохо себя чувствовала, совсем нет. Просто я хотела только одного: пусть он скорее придет, и я сообщу ему новость. Я села на диван в саду и принялась ждать, пытаясь заставить замолчать внутренний голос, который нашептывал, что все не так просто. Он стал еще настойчивее, когда на нашей подъездной дороге появился автомобиль Элиаса. Мое сердце забилось быстрее и сильнее.

Я замерла, пораженная своей реакцией и немыслимой очевидностью, которая открывалась мне все явственней.

Я повернулась к нему, а он, как каждый вечер, подошел ко мне. Оказавшись рядом, он беззвучно произнес: “Ну?” Я широко ему улыбнулась, он сразу ответил мне тем же. Его радость, его счастье потрясли меня. Неужели моя судьба действительно его волнует? Он уселся в кресло напротив меня и, не говоря ни слова, стал пристально на меня смотреть. Я тоже молчала, позволяла ему изучать меня, а заодно разрешила себе наконец-то по-настоящему увидеть его лицо с чертами плавными и жесткими одновременно, в зависимости от того, что оно выражало. Он выглядел намного лучше, чем сразу после приезда, хотя темные круги под глазами, естественно, никуда не делись, учитывая, как мало он спал. Солнце и мистраль задубили кожу, она покрылась рабочим загаром – темным, грязноватым, но красивым. Морщины и “гусиные лапки” рассказывали о страданиях, но все-таки и о радостях тоже. В темных глазах я впервые заметила желтые искры. Бугорок на носу свидетельствовал о том, что когда-то он его ломал, и мне сразу захотелось узнать, был ли Элиас непоседливым ребенком или же драчливым подростком. Заметив порез на подбородке, я только в этот момент сообразила, что каждое утро он тщательно бреется, и вспомнила, что в его комнате видела одноразовую бритву. Мне захотелось дотронуться пальцем до этой царапины. Передо мной возникла картинка: он в джинсах стоит перед зеркалом в ванной и уверенной рукой проводит по лицу бритвой, потом надевает на голое тело джемпер, в котором пришел сегодня вечером. Я вдруг услышала, как он глубоко вздохнул, и, слегка дрожа, спустилась с небес на землю. Он провел рукой по лбу, словно желая собраться с мыслями, меланхолично усмехнулся и вопросительно выгнул бровь: