Однажды я станцую для тебя

– Хорошо. Но… я остаюсь здесь до конца лета, завтра только ненадолго заеду в Париж и вернусь.

– Ага… я это подозревал… Что ж, до завтра. Я позвоню тебе днем. Целую тебя, Ортанс.

Он отключился, не дав мне времени на ответ, и меня это устраивало. Я посидела несколько минут не шевелясь, потом поднялась с дивана и направилась к танцевальному залу. Во дворе я спохватилась. Что-то подсказывало мне, что Элиас хочет побыть там один. Мы с ним упустили наш момент, и теперь я была не готова посмотреть ему в глаза, причем сразу после разговора с Эмериком, о чем ему было известно.

Глава тринадцатая

В поезде страх вернулся, не заставив себя долго ждать. А ведь я отлично выспалась – в отличие от Элиаса, который, как я слышала, выходил на улицу около трех утра. Зайти к нему в комнату до отъезда я не успела. Оставив “панду” на парковке вокзала скоростных поездов в Авиньоне, я сразу почувствовала, что у меня подгибаются ноги, а к горлу подкатывает тошнота. Через полчаса поездки моему попутчику в соседнем кресле начала действовать на нервы моя неспособность усидеть на месте, не вертясь и не постукивая ногой. Я перебралась в вагон-бар, купила бутылку воды и стала пить ее мелкими глотками, чтобы не взбунтовался желудок. Я так и стояла, облокотившись о крохотный столик у вагонного окна.

Несмотря на то что стоять было неудобно, время бежало слишком быстро. Как будто я утратила чувствительность к физической боли. Мы двигались на север, солнце припекало уже не так сильно, и мне казалось, что я тускнею вместе с ним. Я не удивилась бы, если бы у меня снова заболела нога. Когда мы въехали в парижский пригород, я подумала, что вот-вот потеряю сознание. Я справилась с собой, удержалась от звонка Кати, хотя и дорого бы заплатила за возможность услышать ее нежный голос и пение цикад, которое она дала бы мне послушать. Но вот поезд остановился на Лионском вокзале, я ждала, пока вагон не покинут все пассажиры, и контролерам даже пришлось поторопить меня. На перроне меня оглушил шум, толпа. Я передвигалась в замедленном темпе среди спешащих, не обращающих друг на друга внимания парижан, вынужденных стремительно шагать, не глядя по сторонам, потому что все у них просчитано с точностью до минуты. Я вспомнила себя, еще совсем недавно бегущую, как и они, по платформе. Поэтому я решила не торопиться и попробовать не затеряться посреди всей этой суеты. Я спустилась на минус первый этаж вокзала, не ускоряя шаг, и села в поезд метро, который повез меня домой.

Я улыбнулась впервые за весь день, когда подошла к лестнице, ведущей на мой седьмой этаж. Протестировала свою лодыжку, поднимаясь на цыпочках легкими шагами. Физическая форма вернулась.

Дрожащей рукой я вставила ключ в скважину. Мне понадобилось какое-то время, чтобы набраться смелости… и открыть дверь своей квартиры. В нос ударил затхлый запах. Бросив сумку на кровать, я распахнула окно, мне нужно было продышаться, раздвинуть давящие на меня стены, почувствовать свежий воздух. Облокотившись на перила маленького балкона, я проинспектировала открывающийся вид на крыши Парижа и убедилась, что он все такой же красивый. Но какой же он серый! И как же быстро я заново привыкла к ярким краскам Прованса. Я не испытала особой радости от встречи со знакомыми домашними вещами. Скорее захотелось сложить некоторые из них в чемодан и отвезти в “Бастиду”.

Но первой моей задачей было схватить под раковиной мешок для мусора и заняться ванной. Я открыла шкафчик Эмерика и не сдержала ностальгического всхлипа, взяв в руки его гель для душа, духи, запасные джемпер и сорочку. Это было сильнее меня: я уткнулась лицом в его одежду, чтобы вспомнить знакомый запах. Но ощутила лишь легкое веяние прошлого. Наплевав на навалившуюся грусть, я все выбросила. Я обязана поставить последнюю точку в этой истории и, значит, избавиться от всего, что привязывало меня к Эмерику.

Затем я вытащила из-под кровати свою коробку с сокровищами, как я ее называла, и заново рассмотрела каждое фото, на котором мы были вдвоем. Пусть я на них сияла улыбкой и внешне была счастлива, тем не менее я себя не узнавала или, точнее, я уже перестала быть этой женщиной, потому что образ, запечатленный на глянцевой бумаге, я создавала только для него. Я методично, с непоколебимой решимостью рвала фотографию за фотографией.

Я уничтожала каждое воспоминание, до сих пор хранимое с любовью.

Как только я закончила большую чистку, мой телефон, лежавший на дне сумки, зазвонил. Я тут же подумала о Бертий или Сандро, но, как выяснилось, ошиблась. Эмерик. Ну и нос у него! Знает, когда звонить.

– Алло…

– Как доехала?

– Хорошо.

– Ну что, можем сегодня встретиться?

Я закатила глаза, не зная, что ему сказать. Нужна ли эта встреча? Вообще-то у меня имелся ответ на этот вопрос, но, главное, у меня не было выхода: нужно окончательно сжечь мосты.