Цена за золотник весу:
Изумруд — от 4–5 до 20 золотых (чистота, цвет, огранка)
Жемчуга — от 12 серебрянных до 24 золотых (форма, цвет)
Гранат — от 4 серебряных до 10 золотых (чистота, цвет, огранка)
Диамант — от 100 до 500 золотых (прозрачность, огранка)
Скварец — от 2–3 серебряных до 10–15 золотых (происхождение, чистота, цвет, огранка).
Открывая глаза, Митьяна подумала, что в последнее время слишком часто теряет сознание. И просыпается потом либо не там, где следовало, либо с какой-нибудь другой неожиданностью наготове. Сейчас ничего не изменилось: она обнаружила себя в траве, судя по росшим перед ней кустам — на заднем дворе собственного дома.
В одиночестве. Завернутую в колючую шерстяную ткань. И без одежды.
Мита пошевелила руками и едва не завыла: боль растеклась по всему телу, от нее сводило мышцы. Травница осторожно села, плотнее кутаясь в свое покрывало. Солнце уже почти поднялось, и в деревне начиналась бурная утренняя жизнь: возня гусей на лужайке рядом с домом старосты, блеяние коз и кудахтанье кур, перебранка Нита и молочницы Риваны, женские разговоры в походах к ручью за водой. Мита зажмурилась и приложила пальцы к вискам. Она думала, что хороший слух и нюх присущи только волчьей ипостаси, но теперь она, будучи человеком, продолжала слышать то, чего обычные люди слышать не должны.
Интересно, как давно она в деревне? И кто ее сюда принес? Неужели Лик?
«Откуда бы он знал, где я живу… — Мита с трудом поднялась на ноги и зашагала к задней двери в стряпущую. — Хотя, глупый вопрос. Наверняка нашел наш дом по запаху».
В голову лезли всяческие вопросы, но думать о них травнице не хотелось. Самочувствие у нее было отвратительное: все тело ныло и ломило так, что перетруженные мышцы после работы на огороде у деда Казира казались мелочью. С трудом удерживая на плечах покрывало, она переступила порог и уже была готова без сил рухнуть на полати отца. Добраться до своего чердака казалось ей подвигом.
— Соберись, — вслух одернула она себя. — Вся одежда там…
Сердце у нее ухнуло в пятки, когда она поняла, что наверху сейчас полнейший бардак. Проснувшись волком, Мита в испуге металась по всему чердаку, роняя травы, корзины, плошки, целые полки, и одним богам известно, в каком он сейчас состоянии. Заглядывать туда было страшно. Думать о том, как все исправлять и как говорить о случившемся отцу — еще страшнее.
Стук в дверь заставил травницу подскочить на месте.
— Митка! — послышался голос деда Казира. — Ты дома?
Руки у нее затряслись, и она в панике заметалась по стряпущей — настолько, насколько позволяло ее обессиленное тело. Отзываться было нельзя — она в таком виде никому в здравом уме не покажется. Молчать тоже не хорошо — дед Казир заволнуется еще, начнет ее искать. Когда Мита пыталась найти какую-нибудь одежду рядом с печью, стук раздался вновь.
— Митка!
— Я дома! — Травница постаралась отозваться как можно громче, но голос ее подвел, и конец слова потерялся.
— Случилось чегой у тебя? — поинтересовался сосед.
— Все хорошо. Я сейчас. — На глаза ей попалась кадка с грязным бельем, поверх который лежало платье, на днях данное Зерой. Наскоро накинув его, она проковыляла к двери. — Открываю.
Дед Казир стоял на крыльце и поглаживал бороду. Когда дверь открылась, явив его взору травницу, он застыл на мгновение, а потом улыбнулся.
— Ты что, спала? Солнце давненько всталоть. Не помню такого, чтобы ты так поздно поднималась на ноги.
— Устала вчера, допоздна засиделась, — нашлась с ответом Мита. — Ты что-то хотел, деда Казир?
— Только удостовериться, что с тобой все хорошо. Этой ночью Лаба у Нита расшумелась. Подумали, может, пробрался кто, ворует аль чего… Ты что, не слышала?
— Слышала.
— Ничего не пропало?
— Нет.
— Хорошо… — Казир погладил бороду и повторил: — Хорошо… Нит говорит, Лаба так только на хищников заливается. Говорит, учуяла кого-то. Так а я ему — ну какой хищник. Волколюды сюда не сунутся и других хищников не пустят. Да и мало ли что могло этой старой псине померещиться.
— И правда, — натянуто улыбнулась Мита. — Может, и ошиблась. Она мне всех кур перебудила.
— Точно хорошо все?
— Я в порядке. Сами-то как?
Казир закряхтел и махнул рукой.
— А, нормально. Зерка спит еще, умаялась за вчера. Прибирала сараюху, покамест Гидер лошадку взял. Вернется ж сегодня, обещал.
— Да… — Улыбка застыла у Миты на губах. — Обещал. Пойду я, деда Казир. Мне бы в доме к его приезду прибраться.
— Конечно, Митка. Конечно…
Залезть на чердак стоило Мите огромных трудов. И от увиденного ей захотелось расплакаться.