Однажды мы встретились (сборник)

Закатное солнце почти уже не грело, на ветерке было зябко, и от выпитого винца в груди сразу захорошело, в глаза плеснуло туманной благостной поволокой, сквозь которую вся деревня на юру, и все эти крыши, четко очерченные закатным солнцем, и высокие рябины у клуба, и даже сбегавшие к Волге полузаброшенные развалюшки амбары, сараи — все это показалось не то чтобы уж очень красивым, но теплым каким-то, спокойным.

— А хорошо тут, черт возьми! — сказал Бажуков. — Точно тут и родился, а, старички?

Он полулежал, опершись на локти, а Натка рядом сидела, и он все время поглядывал на сильное, гладкое ее бедро с еле заметными золотистыми волосками, и на открытую чуть сбившимся вишневым купальником тонкую полоску другой кожи — запретно белой…

— Хорошо! — снова сказал Бажуков. — И почему это мы, братцы, не живем в деревне! Пляж, воздух… Плесни-ка еще, Санька! — и, приподнимаясь, протягивая кружку, как бы нечаянно положил руку на круглое Наташкино колено.

Она посмотрела на него с эдаким ленивым интересом.

— Бажуко-ов! — сказала нараспев. — Ты что это? Ты ж женатый.

— Где? — Николай с деланным испугом оглянулся. — Когда? Я ж только приехал…

Все засмеялись, даже Наташка ленивенько так хохотнула. Нельзя сказать, чтоб наша нарядчица была уж очень красивой, но в каждом ее движении сквозила та замедленная, ленивая женская грация, которая невольно подразумевает некую тайную бурность и потому неотразимо действует на нашего брата. Тут-то понять Бажукова было несложно.

…А потом пришли кони.

Двое чисто белых и один уже знакомый нам жеребец в коротком черном носочке на левой передней. Он бежал впереди, грациозно вскидывая тонкие бабки, а двое других были спутаны, но тоже торопились за ним, неуклюже взбрыкивая и мотая короткими гривами.

— Мамочки! — испуганно сказала Наташка. — Они сюда?

— Не боись, — Бажуков успокоительно погладил ее коленку. — Они не пьют портвейна и не едят килек в томате…

И в самом деле, кони добежали только до пыльной полянки у полуразвалившегося амбара. Белый кавалер понюхал теплую пыль, осторожно лег и вдруг, мощно взбрыкнув всеми ногами, перевалился через спину, и еще раз. И тоненько заржал. В переливах его голоса угадывался тот безотчетно-радостный хохоток, который иногда после трудной смены вызывают у нас теплые душевые струи. Ей-богу, в этом ржании было что-то человеческое, как будто он тоже понимал, что славно поработал и вот теперь — свободен.

— Ах, зараза, — восхищенно сказал Бажуков и даже кулаком по одеялу пристукнул. — Что делает чертяка? А?

— Не говори. Милое дело — почесать спинку… — подхватил Саня Аяков.

Пока кони были далеко, все дурачились по-прежнему. Один только Бажуков словно забыл про соседку и, положив подбородок на сложенные перед собой руки, неотрывно следил, как мощно и свободно перекатывались бугры мышц под белыми лошадиными шкурами.

Между песчаным берегом и амбарами тянулась узкая потовина. Кони потихоньку спускались в нее, хрумая сочную траву, и только тот, первый, в черном носочке, все стоял неподвижно, и его влажные темно-сиреневые глаза были устремлены куда-то за Волгу. Постоял так, посмотрел и двинулся в нашу сторону.

— Мамочки, он сюда! — Наташка вскочила на коленки и ухватилась за плечо Бажукова.

— Чо испугалась? Сядь! — досадливо поморщился он.

Белый шагах в десяти от нас снова повалился на спину и стал кувыркаться, пытаясь потереть о землю какие-то дальние и, видимо, самые чувствительные участки шеи. Девчонки с визгом сбились в стайку у самой воды, мужики тоже встали. Один Бажуков все лежал и все приговаривал:

— Ишь, разыгрался! Ишь, мальчонка!

— Да… Огреет копытом, так порадуешься, — посулила ему Томка.

— Да прогоните же его, мальчики!

Саня сделал шага три и взмахнул курткой.

— Ну, ты! Давай отсюда!

Белый скосил на него глаз и, презрительно фыркнув, перевалился на другой бок.

— Да прогоните же! — снова капризно потребовала Наташка. — Вы ж мужчины!

— А что я ему сделаю? — обиженно спросил Саня.

Все мы были люди к коням непривычные, и, видимо, не побаивался их один Бажуков, но он-то прогонять Белого никак не собирался.

А девчонки все взвизгивали, и белобрысый парень, раздевавшийся шагах в десяти от нас, подхватил длинную хворостину и быстро, молча подойдя, хлестнул Белого по морде. Тот вскочил, недоуменно оглядываясь, и парень, сделав еще шаг, снова жогнул его. Белый, не удостоив его больше ни единым взглядом, высокомерной танцующей походкой двинулся прочь.

— И всего-то делов, — сообщил парень, отшвыривая хворостину. — Вы его не бойтесь. Белый у нас скотина смирная, потому не спутавши и пускают. А вы шефы? Из району?

Девчонки снова заусаживались вокруг одеяла.

— Из Редкина, — сказал Химик, — на три недели. Присаживайтесь. Не хотите за знакомство по маленькой?

— Это можно, — легко согласился белобрысый. — Меня Геннадием зовут. Сам я из району, а сюда на лето пастухом нанялся, — он чему-то засмеялся и покрутил головой. — Курорт! Да еще и два куска в месяц отламываю. А?

Смех у него был пхекающий — точно его за горло держали.