Однажды мы взорвали подстанцию

   Она сказала полушепотом: «Стой, а вдруг кто-нибудь увидит». Я тихонько шел к цветку, озираясь по сторонам, огороды казались пустынными и как будто вымерли. Схватив цветок, я попытался оторвать его, но он никак не хотел рваться, место слома лишь мялось и делилось на более мелкие волокна, но отрываться никак не хотелось. Противостояние затянулось, и я начал оглядываться, не видит ли меня кто. Повернув голову к окну, я увидел крупную фигуру внутри дома с недовольным лицом и покривившимся ртом, которая готова была меня разорвать на куски. Я, несколько раз потянув цветок, выдернул его с корнем и побежал с болтающейся сзади копной земли и кореньев. Вера, увидев меня, побежала в сторону дома, я за ней, забежав в дом, она забилась за железной кроватью и с неподдельным страхом наблюдала за окном. Я же забрался на чердак по лестнице и лег на обсыпанную мелким керамзитом крышу сруба. Между крышей и домом по всему периметру была щель размером с еще одно бревно. Оттуда хорошо просматривалась вся улица. «Злое лицо» неторопливым шагом подошел к Веркиному огороду, оглядываясь по сторонам. На голове его была какая-то повязка, не теле обтягивающая кофта, через которую были видно, что он в хорошей форме, и, если бы мы просто побежали, он бы нас догнал. «Злое лицо» прошелся вдоль сруба у окна, заглянул внутрь и, разочарованно развернувшись, отошел. Постояв еще на дороге минут пятнадцать, он понаблюдал по сторонам. Вдруг он начал поворачиваться в мою сторону, я кое-как успел спрятать голову и долго ее не поднимал, когда же я ее поднял, злого лица уже не было. Я тихонько, стараясь не шуметь, спустился вниз, медленно зашел в бревенчатый дом. В углу сидела Верка, трясясь от страха и шепотом мне говоря: «Что? Он ушел?»

   Я так же шепотом: «Да».

   Верка, кивнув головой мне на руку, сказала: «Зачем тебе вообще этот цветок? »

   Я, вспомнив и посмотрев на висящий у меня в руках и до сих пор не оторванный от корня цветок: «Ну, он был красивый, я захотел его сорвать».

   Верка, еле сдерживая слезы, но еще держа себя в руках, сказала шепотом: «Дурак ты! Этот дядька почти меня заметил, думала, сейчас зайдет и что-нибудь сделает, а он еще такой накачанный и страшный».

   Я не знал, что ответить, и, просто повесив голову, слушал недовольные возгласы своей сестры. В конце своего монолога она выдала: «Я больше никуда с тобой не пойду». Немного успокоившись, мы вышли из дома, идти по дороге было опасно, мало ли он пойдет нас искать. Мы пошли через другие огороды и вышли совсем в другом месте. Обратно мы пошли тоже другой дорогой, но уже не из-за боязни, а из-за того, что грибов у нас было только полпакета. По дороге мы добрали его до конца. Дома мать обрадовалась грибам и приготовила вкусную грибовницу, а цветы… Цветы повяли, все, еще до того, как я собрал букет. Может, оно и к лучшему, потому что на Первое сентября только я один, ну и конечно, Верка были без цветов. Потом она говорила, что ворованные цветы всегда вянут. И это был последний раз, когда я крал цветы.

 Глава 10 Масло

   Осенью не только нам было скучновато во дворе, но и многим старшакам. Некоторые из них сидели на теплых трубах, другие просто куда-то уходили, часть оставалась дома. Конкретно во дворе было пустынно, делать там было особо нечего. Асфальт был сырой и грязный от принесенной черно-коричневой жижи на шинах машин. На траве, местами пожухлой, выступала ледяная паутинка, а лужи покрывались тонким слоем льда. Бывало, берешь за край лужи и вытаскиваешь стекло размером почти с себя, посмотришься в него и разбиваешь.

   С нашей компашкой время от времени входил в контакт, притом именно входил в контакт, а не дружил или общался, старшак по кличке Сотыга. Он лишь на деле был старшак, разница в возрасте была всего 2 года. У него была лисья внешность, когда он что-то задумывал, его глаза становились узкими, что казалось, как будто они совсем пропали, а улыбка тонко растягивалась по каемке лица, нижней губой закрывая зубы до верхних десен. Хорошие отношения имел с ним только Петька. Он ему был чем-то обязан, но Петька про эту историю не рассказывал никогда. Ко всем остальным он относился как к объекту насмешек, придумывая изощренные методы, которые и приколами-то сложно назвать. Кстати говоря, после каждого такого действия смотрел и заливался смехом, похожим на звук бензопилы, режущий слух. При этом он не раскрывал рта. Даже казалось, что ему очень сложно это делать, и он невольно делает себе больно.

   В этот день Петька сказал, что выйдет попозже, Игорек куда-то уехал, а Герка помогал отцу в гараже. Я, сидя на бортике, колотил прутом по мокрому асфальту, оставляя на нем грязные полосы. Во дворе еще никого не было, только в отдалении у своего подъезда играли три детдомовца. Вдруг сзади ко мне кто-то подошел. Это был Сотыга.

   С: «Че, лошок, своих подружек ждешь?»

   Я: «Ты, Сотыга, нормальным вообще бываешь?»

   С: «С кем нормальным-то быть, с вашим конченым братством педиков?»

   Я: «Мы не педики».

   С: «Да как нет-то, постоянно вчетвером уходите куда-то, потом прибегаете все запыхавшиеся».