Я опустила глаза. Я увидела траву, пробивающуюся через асфальт. Я сорвала травинку и стала вертеть ее в пальцах. Когда я думала о мужчинах, у меня начинало так противно сосать под ложечкой от страха, словно меня кололи ножом. Мне не хотелось говорить, но Йеветта толкнула меня локтем:
— Давай, Мошка, признаваться, какой мужик тебе нравиться?
— О, знаешь, такие… самые обычные.
— Чего? Это как понимай —
Я стала разглядывать свои руки.
— Я думаю, мой идеальный мужчина должен говорить на многих языках. На языке ибо, на языке йоруба, на английском, на французском, на всех других языках. Он мог бы говорить с любым человеком, даже с солдатами, и если бы в их сердцах была жестокость, он мог бы их отговорить. Ему не пришлось бы воевать, понимаешь? Может быть, он не был бы слишком красивым, но становился бы красивым, когда начинал бы говорить. Он был бы очень добрым, даже если бы ты готовила ему еду и эта еда подгорела, потому что ты смеялась и болтала с подружками, а не следила за едой. Он просто сказал бы:
Йеветта смотрела на меня непонимающе.
— Извиняй, Мошка, но этот твой идеальный мужик… он какой-то
Девушка с документами отвела взгляд от своих кроссовок:
— Отстань от нее. Ты что, не понимаешь, что она девственница?
Я потупилась. Йеветта долго смотрела на меня, а потом положила руку мне на плечи. Я стала ковырять землю мыском ботинка, а Йеветта посмотрела на девушку с документами:
— Ты откуда знать, дорогуша?
Девушка пожала плечами и показала на свой пакет, набитый бумагами:
— Я много чего повидала. Знаю, какие люди бывают.
— А чего ж ты такой тихий, если так много знать?
Девушка снова пожала плечами. Йеветта пристально на нее смотрела.
— А звать-то тебя как, дорогуша?
— Я не говорю людям свое имя. Так безопаснее.
Йеветта округлила глаза:
— Небось и парням свой номер телефона тоже не говорить.
Девушка с документами зыркнула на Йеветту и вся задрожала. Она плюнула на землю и сказала:
— Ты ничего не знаешь. Если б ты хоть что-то понимала в жизни, ты не думала бы, что она такая смешная.
Йеветта подбоченилась и медленно покачала головой.
— Дорогуша, — сказала она. — Жизнь с тобой и со мной по-разный обходиться и разный подарки у нас отбирать, вот и все. Правда сказать, смешной то, что у меня оставаться. А у тебя, дорогуша, оставаться одни бумажка.
Они обе замолчали, потому что подъехало такси и остановилось прямо перед нами. Стекло сбоку было опущено, в машине играла громкая музыка. Я вам скажу, какая это была музыка: песня «Мы победители!» британской группы
Когда мы разглядывали эту картинку, мимо проходил другой служащий, и он указал на этого волосатого мужчину и сказал: «Ну и грива». Помню, я была очень довольна, потому что тогда еще только училась говорить на вашем языке и начала понимать, что у одного слова может быть два значения. Я поняла, что слово «грива» относится к прическе музыканта. А она была похожа на лошадиную гриву, понимаете? Я вам про это рассказываю, потому что у водителя такси была точно такая же прическа.
Когда такси остановилось у главных ворот центра временного содержания, таксист из машины не вышел. Он посмотрел на нас через открытое окно. Он был белый, худой, на нем были солнечные очки с темно-зелеными стеклами, в блестящей золотистой оправе. Девушка в желтом сари, похоже, удивилась, увидев такси. Наверное, она, как и я, никогда не видела такой большой, новой и блестящей белой машины. Она стала обходить вокруг нее, прикасаясь рукой к поверхности кузова и блаженно качая головой:
— М-м-м-м…
Девушка по-прежнему держала в руке пустой пластиковый пакет. Сжав его одной рукой, кончиками пальцев другой она провела по металлическим буквам.
— Ф… О… Р… Д, — выговорила она.
Подойдя к машине спереди, она посмотрела на фары и заморгала. Она опустила руку, а потом вытянула перед собой, снова посмотрела машине в глаза и рассмеялась. Водитель все это время следил за девушкой. Затем он повернул голову ко мне и остальным девушкам, и выражение лица у него было такое, словно он только что проглотил ручную гранату, приняв ее за сливу.
— У вашей подружки головка не в порядке, — заявил он.
Йеветта ткнула меня локтем в живот.