Однажды в Африке…

Потом полет на юг продолжился. Сразу после взлета зажелтели внизу ставшие уже знакомыми пески пустыни, потом наконец появился Нил, широкий и мутно-коричневый, была даже видна лодка с косым парусом на высокой мачте. А самолет все набирал высоту, и вскоре Нил превратился в петляющую нить в долине зеленоватого цвета. Ее с двух сторон ограничивала желтизна пустыни, видимо, холмистой, иссеченной следами русел давно высохших рек и речек. И хотя в последний раз вода по ним бежала тысячи лет назад, они, эти русла-вади, казалось, так и сохранили свою свежую первозданность.

Полет над нильской долиной все продолжался. Комлев временами задремывал, ел самолетную еду, которую ему подавали на подносе, а внизу была все та же картина: вади, сбегающие в синевато-зеленую долину справа и слева, и узкая, извилистая ниточка реки посредине. Примерно за час до намеченного прилета в Хартум картина стала меняться. Пустыня заканчивалась и уже пошла сухая саванна с редкими закорючками ее колючих деревьев. И вот снижение, мелькнул широкий коричневый простор той же самой реки, плоские кровли домов, минареты, финиковые пальмы. Еще в пути пассажиров предупредили, что в городе жара: свыше сорока градусов. Комлев, благоразумно захвативший с собой летнюю одежду, теперь сидел переодетый во все светлое и легкое, что сумел найти у себя дома.

Зной сразу же свирепо ударил в дверь самолета, словно она открылась в огромную духовку. И в здании аэровокзала большой прохлады не чувствовалось, хотя на потолке вращались огромные лопасти вентиляторов. «Drink Camel beer!» — призывала пить местное пиво «Верблюд» изрядных размеров реклама с бутылкой, на которой действительно был изображен этот одногорбый корабль пустыни.

Комлев быстро прошел все формальности, так как рейс у него был транзитный, и ему даже повезло с пересадкой: нужный самолет внутриафриканской авиалинии отправлялся всего через пару часов. Усатый чиновник в мундире цвета хаки и с продольными шрамами-полосами на темно-бурых щеках не попросил его открыть чемодан и не пожелал заглянуть в дорожную сумку Комлева, где лежала книжка Нгора, а просто кивнул ему в сторону выхода.

Комлев слонялся по залу, выпил холодного «верблюжьего» пива, и оно оказалось никак не хуже других известных ему марок, хотя большим знатоком пива он себя не считал. Он вышел наружу и с интересом приглядывался к окружающей жизни, ограниченной аэропортом и прилегающим пространством. Конечно, чтобы хоть как-то судить о стране, этого было явно недостаточно. Слабый горячий ветер шуршал в редкой и жесткой на вид листве деревьев и колыхал ветви пальм. В знойном небе с ленивой грацией парили птицы, похожие на коршунов. Впрочем, они и были местными коршунами. Мужчины были одеты в длинные светлые рубахи с круглым вырезом у шеи и с высокими тюрбанами на голове, другие обходились обыкновенной рубашкой и шортами. А вот костюм здешних женщин описать было сложнее. Они, похоже, обматывали себя длинной белой тканью, которая охватывала все тело от самых щиколоток и была затем накинута на голову.

У высокого полицейского с таким же темным лицом, как у Нгора и его спутников, была куртка и шорты бежевого цвета, черные башмаки и обмотки на ногах, а голову венчала широкополая черная шляпа с заломленным левым краем. На отвороте был красный ромб, а на нем большой медный слон.

Подъезжали и отъезжали желтые такси с зеленой полосой, их водители, словно униформу, носили традиционные рубахи и тюрбаны. Здесь уже начиналась Черная Африка.

Комлеву предстоял еще один перелет. Самолет был местной, внутриафриканской, линии и большими удобствами не отличался. Почти все пассажиры теперь были темнокожими. Считанные белые лица заметно выделялись в салоне, и их владельцы смущенно переглядывались с несколько оторопелым видом людей, отмеченных какими-то не украшающими их физическими особенностями, почти недостатками. Все бортпроводницы были африканки, их коричневые лица слегка блестели, как поверхность каштана, только что вынутого из кожуры. Комлев с рассеянной озадаченностью подумал, что теперь такие лица он будет видеть постоянно, и не будет ли он ощущать какую-то свою чужеродность и даже неуместность в этом необычном для него мире?

4