Проснулся я от едва слышного шороха. Похоже, дама пошла куда-то… я сделал вид, что сплю и ничего не заметил.
Немного подождал… потом поднялся… прошел на кухню. Алана плакала… над кофемолкой. Я молча прижал ее к себе… она прошептала:
– Почитай стихи.
– Какие?
– Какие ты читал…
Стихи… значит. Ну, стихи так стихи…
– Как все надоело… – прошептала она: Как я тебя понимаю…
– Давай, сварим кофе, – сказал я, – кстати, ты всегда так рано просыпаешься?
– Нет. Просто сошла с ума от смены часовых поясов.
– Я тоже сошел с ума.
Она фыркнула:
– Не прикидывайся. Я для тебя еще одна победа.
– Это не так.
Она вдруг посмотрела на меня прямо и честно:
– Правда?
Я не отвел взгляда:
– Да.
Молчание прервал телефонный звонок.
– Это мой…
Алана пошла за трубкой, а я…
Я, наверное, не смогу уже жить как обычные люди: наслаждаться чашкой кофе утром или почти что ночью, женщиной, видом огромного города из окон.
–
И слышу я хорошо…
– Проблемы?
– А?
– Ты выглядишь, как будто у тебя кто-то умер…
– О, нет…
Алана посмотрела на часы. Я примирительно поднял руки.
– Намек понял.
Она смутилась.
– Нет, ты не так все понял…
Неловкое молчание прервала она.
– Душ принять не хочешь?
На улице я оказался лишь в полвосьмого утра.
Нью-Йорк никогда не спит, но мне больше нравится именно это время – с шести примерно до восьми утра, когда встает солнце и еще не началось нашествие леммингов. Из-под крышек люков пробиваются струйки пара, мусорщики на ходу забрасывают пакеты в медленно идущий мусоровоз[20], полицейские ночной смены пьют свой кофе. Надо бы и мне выпить…
– Доброго утра, офицер…
Чернокожая полицейская сверкнула улыбкой:
– И вам доброе утро, сэр…
Ну, вот. А говорят, Америка превращается в полицейское государство – просто надо к людям с добром, и они к тебе потянутся.
Сказать?
Нет, не скажу.
«Мерседес» стоит на месте, хорошо, что парковочную квитанцию не подсунули. Поеду-ка я отсюда по-хорошему…
А насчет Аланы… не знаю я ничего и знать не хочу. Язык, на котором она сейчас по телефону отвечала, – это не что иное, как урду, распространенный в Пакистане, а теперь и в арабских странах, группа индо-иранских языков. И пыль, которая на ноутбуке немного осталась – немного, но осталась, – это та самая, мелкая афганская пыль-песок.
Так что действительно пойду-ка я отсюда. Счастливо оставаться, леди, вместе со всем, что вы задумали…
Конечно, я об этом не знал, но нелегкая ночка выдалась не только у меня, но и еще у многих людей. Причем мои проблемы были несравнимы с их проблемами…
Они сидели друг напротив друга – два бойца. Два опытных бойца, каждый из которых многое прошел на поле брани – каким бы оно ни было. Один из них был опытным бойцом в сфере бизнеса, второй – опытным бойцом в сфере политтехнологий. Четыре года назад один из них сделал другого президентом Соединенных Штатов Америки.
– Господи… просто поверить в это не могу.
Президент США отхлебнул кофе. Папка лежала на столе, он начал ее читать и не смог закончить.
– Но это так.
Господи… год до перевыборов. И такое дерьмо…
– С этим можно что-то сделать?
– Нет.
Президент сверкнул глазами на своего невозмутимого советника.
– Черт, ты всегда бываешь прав?
– Всегда.
Президент смирился. В конце концов, это никогда не был его человек – он принял его в качестве вице-президента как уступку партии. Которая тоже не была его партией. Один маленький нюанс: когда его вице-президент был конгрессменом, из девяноста законопроектов, которые он подготовил и внес на рассмотрение, – не прошел ни один. Просто потрясающая неэффективность. Если бы он так вел дела…
– Что будем делать?