Однажды в Америке

Я сразу узнал машину Боба – он гордился ей. Старый пикап «Форд Ф-250»… пять литров, восемь цилиндров, честный полный привод и усиленная подвеска, никакого алюминия, одна сталь. У него была нахлобучка, закрывающая кузов, – такие любят ставить охотники и рыболовы, потому что тогда можно будет расстелить в кузове спальный мешок и ночевать, и не платить за мотель. Боб бы так и сделал. Он ни за что бы не заплатил за мотель…

– На дороге. Машина внезапно потеряла управление. Загорелась и взорвалась. Мы предполагаем, что это не случайность.

– Он… возил канистры с топливом в кузове, – сказал я, – две или три. Говорил, что… на всякий случай.

– Есть признаки того, что они и взорвались. Кто-то обстрелял машину. Бронебойно-зажигательными…

…

– И мы хотим понять, кто это сделал.

Я так ничего и не сказал. Ищите лоха. Просто сказал, что говорить ничего не буду, и все, с концами. Через четыре часа зашел этот… прокурорский и сообщил, что я свободен…

Мне выдали то, что у меня забрали, и открыли передо мной дверь. Я вышел… за спиной было что-то вроде бетонного торгового молла, только высотой в десять этажей, а передо мной – бескрайние поля припаркованных машин. Здание было больше, чем основное здание ЦРУ, и оно было не единственным… я же говорю, нет больше демократии. Предположив, что общественного транспорта здесь нет, – я зашагал туда, где, как я полагал, была федеральная дорога.

Боб, Боб. Кто же тебя так…

Федеральная дорога оказалась дальше, чем я думал, – она провела меня через рощу, явно посаженную специально, чтобы скрыть спецобъект – все деревья примерно одного возраста и высоты, – а потом пошли засаженные пшеницей поля. Но я шел, напевая про себя песенку легиона про мужчин, которые отправляются в Африку, и которая поется ровно за восемьдесят восемь маршевых шагов. Пел – и старался ни о чем не думать…

За спиной пропиликал сигнал притормозившего «БМВ»-кабриолета. Я обернулся… Алана махала мне рукой. Понятно, вторая часть Мерлезонского балета…

– Решила вас подвезти…

Я обогнул машину, молча уселся на сиденье, подрегулировав его под себя. Алана тронулась с места, нажала на газ намного сильнее, чем требовалось, – до визга шин…

Хватило ее ненадолго – мы выскочили на федеральную трассу, покатили в сторону Нью-Йорка. То, что в сторону Нью-Йорка, я понял по идущим автобусам…

– Вчера вы были любезнее, – наконец не выдержала Алана.

– Леди, мой друг и компаньон тогда был еще жив. И меня не роняли на землю под дулом автоматов. Если вы считаете, что простых извинений за доставленные неудобства будет достаточно, – вы сильно ошибаетесь.

– Мы на одной стороне.

– Я заметил.

– Послушайте!

…

– У нас есть работа, и мы обязаны ее делать! И делаем! Я понимаю, что вы не американец и не обязаны нам помогать, но поверьте, будет лучше, если вы все же расскажете нам все, что может помочь при расследовании гибели вашего компаньона.

Я покачал головой.

– Леди, вы в очередной раз ошибаетесь. Я американец…

Давно не ездил на метро в NY.

Метро по сравнению с московским и даже с парижским – грязная помойка. Низкие потолки, лестницы вместо эскалаторов (в британской подземке вообще лифты), полно всякого жулья. Так как метро строили несколько компаний – оно построено бестолково и часто неудобно. Но оно – работает…

Так что под вечер этого дня подземка изрыгнула меня, уставшего и пережеванного около своего дома. И вроде все, как всегда, но…

Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя[33].

Паскудно. Паскудно терять друзей, но еще паскуднее – вот так вот. Там хоть была война, был контракт, и мы все понимали, на что мы идем и чем мы рискуем. А тут…

С…а.

С одной линии на другую. Спертый воздух, низкие потолки, какие-то то ли музыканты, то ли попрошайки.

Арт-стоп тут у них.

С трудом подавив желание дать в морду, поднимаюсь наверх. Ближайшая ко мне станция. Такси звать не буду, пройдусь пешком.

Боб, твою мать. Боб.

Если так задуматься – я почти и не знал про него ничего. Я, например, не знал, как зовут его родителей – он говорил, по-моему, но я забыл. Или не забыл. Он вообще мало говорил, зато никогда не подводил. Он устраивал меня, а я устраивал его. Два человека с прошлым, которые не хотели влезать в дела друг друга и уважали друг друга и то, чем они занимаются.

Теперь придется иметь дело с наследниками. И их адвокатами. И как назло дяди Миши нет. Интересно, сколько они запросят за долю? Сейчас рынок на подъеме, так что запросить могут много…

Черт!

Я так задумался, что напоролся на какого-то ни… простите, афроамериканца, никак не могу отказаться от своих легионовских привычек.

– Сорри.