За всю жизнь не видел более возбуждающей сцены, чем прибытие и экспозиция блядей в салоне «Терпсихора». Они вошли в дверь одна за другой и выстроились передо мной в шеренгу. Азиатки и русские; полные и худые; постарше и помоложе; смуглые и побелее; грустные и повеселее; яркие и так себе. Невольничий рынок! Сладчайшая фантазия школьника-дрочилы!
Я рассматривал их как завороженный, оторваться не мог. А они постояли-постояли и… ушли!
— Куда же они?! — воскликнул я.
— Ну вы же не выбрали никого, — объяснил мальчик. — Да вы не волнуйтесь, сейчас других привезут.
Селекцию я проводил тщательно и с величайшей осторожностью и все же совершил много промахов, пока нашел ту, которую искал.
Первая все время норовила поболтать по мобильному с бойфрендом в Германии; вторая застеснялась и даже разозлилась, когда я предложил ей разделить обязанности с еще одной девушкой; третья пыталась использовать меня для совершенствования в английском, потому что кто-то ей пообещал, что, если она выучит английский, ее возьмут в фирму и будут платить 600 долларов в месяц; четвертая была хроменькая, но умоляла оставить ее, потому что ей, видите ли, нечем платить за квартиру; пятая отвесила мне сомнительный комплимент: «Не знала, что у дедушек такие бывают!» Оторжавшись, я заказал еще одну партию, твердо решив, что эта — последняя. И в этой последней партии я нашел узбечку Залину.
Залина рождена для гарема. У нее длинные черные волосы, смуглая кожа, полные красивой формы груди, живот арабской танцовщицы и ноги исполнительницы фламенко. Она знает и верит, что должна ублажать мужчину. Она шепчет страстно: «Давай, джаным![60]
Давай, дорогой!» Она вытирает мне простыней вспотевший лоб. Вытаскивает из пачки сигарету, подносит зажигалку. Я отправляю ее к мальчику, чтобы принесла двести грамм коньяка «Манас». Я укладываюсь головой у нее на лоне, себе на колени кладу ноутбук. Этот писательский комфорт обходится мне в восемьсот сомов[61] в час.