Однажды в Бишкеке

В 1978 году английский натурфилософ Ричард Докинз опубликовал книгу под названием «Эгоистичный ген». В ней были высказаны две революционные идеи. Одна — главная, которую Докинз будет развивать все последующие годы. Другая — побочная, изложенная в одной короткой главе, но имеющая все предпосылки стать наукой будущего.

Главная идея заключается в том, что вектором эволюции является не выживание индивидуума или вида, а выживание (то есть размножение и передача потомкам) гена. Мы, люди, как и весь остальной живой мир, представляем собой не более чем машины, которые гены используют для борьбы за выживание, и в слепом отборе («слепой часовщик» — назовет Докинз эволюцию в другой своей книге) побеждают те гены, которые строят себе самые эффективные машины.

Чтобы оценить, насколько нетривиально работает теория эволюции, достаточно прочитать одно лишь предисловие к «Эгоистичному гену». Автор сообщает, что его труд целиком посвящен исследованию вопроса об эволюционных причинах альтруизма.

Я потратил на изучение эволюции порядком времени, и если есть вещи, о которых я жалею, то одна из них — что не заинтересовался ею раньше. Она заслужила фигурировать в формуле смысла жизни хотя бы потому, что является единственным рациональным объяснением, как из первичного бульона получился венец творения. Ее философское величие открывается в полной мере, когда понимаешь, что оказался здесь и сейчас таким, какой ты есть, в силу слепого случая, приведшего к однозначной необходимости. Таинственный слоган рабби Гилеля «все предрешено и право дано» теперь охотно демонстрирует свою машинерию. Альтернативным объяснением выступает внешняя воля какого угодно Демиурга, и критерий, по которому я выбираю эволюцию, чрезвычайно прост: она может объяснить, откуда у нас в сознании появился Демиург, в то время как ни одна теория Демиурга не может объяснить, откуда у нас появилось сознание. Тут-то и начался разлад с природой, о котором говорит Мандельштам:

И от нас природа отступила —
Так, как будто мы ей не нужны.
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех…

До сих пор эволюция не знала, что она делает, — она просто играла по правилам с предоставленным материалом. Разные получались цветочки и зверушки, но некому было заценить всю эту благодать, пока в результате непостижимо долгих для нашего разума игр не появился зритель, который также неминуемо стал художником. Зачем кроманьонскому человеку нужно было рисовать животных на стенах своей пещеры? Эволюционный ответ однозначен: чтобы повысить шансы своих генов на выживание. Как там было на самом деле, мы точно не знаем. Может, рисунки помогали охотиться. Главное, что искусство вовсе не надстройка над материальным базисом. Оно — не менее важное, чем еда и одежда, условие выживания.

Кроме рисунков, людям для выживания понадобились истории. И тогда произошел еще один эволюционный скачок: возник сюжет. Вначале люди не умели создавать сюжеты, как не умел этого делать я, когда был маленьким. Но потом они научились, как научился я, когда подрос. Закон Гесса о том, что развитие индивидуума повторяет развитие вида, такое сравнение одобряет.

На этом месте, дорогой Умберто, я мог бы подвести итог, сказав, что моя личная метафизика довольствуется научной картиной мира и сюжетами, которые способны производить мои фенотипические мозги. Однако в этом была бы изрядная толика лукавства, потому что вопросы о существовании Демиурга и наличии свободы воли волнуют меня не по-детски. Будем называть вещи своими именами — поговорим о Боге.

Для моего папы Бог был чрезвычайно привлекательной идеей. Но, будучи честным человеком, он никогда этой гипотезой не злоупотреблял. Однако в тогдашней антиутопии быть атеистом означало лить воду на чертово колесо власти. Так что с Богом я прошел через тоталитарный период, после чего мы оставались вместе еще долгие годы, за которые и Он, и я сильно изменились.

Я был бы готов сегодня объявить себя атеистом, если бы не одно соображение, которое, если оно и не является очередной попыткой доказательства существования Бога, то для меня, во всяком случае, оставляет вопрос о таковом существовании открытым. Это соображение касается современного представления о Вселенной. Я еще могу вообразить, что до Большого взрыва ничего не было, хотя это «ничего» вызывает серьезное беспокойство. Но мне совершенно непонятно, откуда взялись физические законы. После того как они взялись, все отлично сходится, но что же, черт возьми, было до этого?! Ответом может служить все то же пустое «ничего». Но природа пустоты не терпит. Восполнить этот пробел может только фантазия, а в ней, как говорится, и Богу найдется место.