Однажды в Бишкеке

Вначале я увидел черного ахалтекинца и только потом обратил внимание на наездницу. Надо понимать, что ахалтекинец — это гепард среди лошадей. Выставить против меня ахалтекинца, кем бы ни была наездница, это все равно как поставить «БМВ» против «Запорожца». Я начал искать глазами Юппи, чтобы подъехать к нему и объясниться. Но повелительница черного дьявола сама направилась ко мне и подвела своего коня вплотную. Она была одета, как с картинки. Золотое полуплатье стягивала голубая жилетка. На покрытой белым платком голове красовалась сапфировая шапочка. Руки украшали серебряные монисто. Узкие глаза ее лучились. Она улыбнулась, обнажив жемчужные зубы с двумя лисьими резцами по бокам. Я открыл рот, чтобы сказать слова приветствия, и в этот момент красавица точным ударом рассекла мне лицо плетью ровно по диагонали. Затем она не спеша отвернулась и поскакала прочь. Я рванул за ней.

Сауле шла с хорошей крейсерской скоростью, но черный бес шел ровно в два раза быстрее. Мы уже давно скакали лугами, все киношники отстали, и я подумывал о том, чтобы повернуть обратно, как вдруг — показалось? — нет, не показалось: незнакомка замедлила бег, расстояние между нами стало сокращаться, вскоре мы поравнялись и пошли голова в голову. Мы с Сауле тяжело дышали, а черный дьявол и его хозяйка выглядели так, будто только что выехали из конюшни. Незнакомка опять принялась одаривать меня обворожительными улыбками. Я же глядел, все больше, на ее правую руку, сжимавшую камчу. Но недоглядел. Она успела хлестнуть меня по левому уху прежде, чем я схватил и сжал ее кисть так, что камча упала на землю. Незнакомка вырвалась и пустилась от меня быстрым галопом. Я усмехнулся и вынул из седельной сумки шпоры. Хрен с ней, с элегантностью. Мы будем быстрыми.

Я нагнал ее минут через двадцать, грубо схватил за жилетку и притянул к себе. Вот чего я не ожидал, так это того, что она ответит на поцелуй залитого кровью, соплями и слезами, потного вонючего джигита. Но она ответила, ответила страстно, показывая, что готова на все. Все ее тело было готово. Хочется добавить: «как будто ждало меня всю жизнь», но ощущение было и вправду близкое к этому.

Нам понадобилось очень много времени, чтобы прийти в себя. Мы лежали в высокой траве. Смешно: загар у нее от бикини. Я хотел сказать ей кое-что вполне определенное, от чего даже у самого сентиментального шансона покраснели бы уши. Но я не сказал этого. Я только спросил:

— Как тебя зовут?

— I speak no Russian[73], — ответила она.

Мы долго, не торопясь, шли шагом в сторону дыма, поднимавшегося от далекой юрты. Джумагюль рассказала мне свою историю. Ее родители были крутые советские дипломаты в Вашингтоне. Когда Союз развалился, они не стали возвращаться обратно; они не стали политконсультантами жалкой средней руки. Они стали брокерами на нью-йоркской бирже. И в одночасье немерено разбогатели. Но не спустили все, как можно было бы предположить, а открыли сеть финансовых компаний. Моя новая любовь, уже успевшая доставить мне земную боль и неземное наслаждение, выросла в феерическом богатстве. Ее очень смешило, что большинство американцев считали ее папу индейцем, сделавшим удивительную карьеру, хотя носил он типично татарское имя Айрат. Джумагюль была смесью татарина и кыргызки. Это, в свою очередь, почему-то рассмешило меня, а это, непонятно почему, разозлило Джумагюль, и у нас начался новый раунд Кыз Кумай, на этот раз носивший, я бы сказал, характер дурашливого забега. Да и камчи у моей кыз больше не было.

Возле юрты, до которой мы доскакали, сидела и чистила овощи старуха. Она улыбнулась нам тремя прекрасными зубами. На жаровне доходил разделанный барашек.

— Салам! — поздоровался я.

— Салам! — отозвалась старуха.

Мы спешились, я стреножил лошадей.

Ничего не спрашивая, старуха принесла нам по миске свежайшей баранины. Мы вдруг поняли, что страшно, не по-человечески голодны. Мы поедали угощение, а старуха без умолку болтала. Ей было совершенно все равно, понимаем мы ее или нет.

Потом к юрте подогнали табун таких же кыргызских лошадок, как моя Сауле. Появились мужчины, женщины, дети. К нам они проявляли спокойное доброжелательство. По-русски никто из них не говорил. Поняв, что и мы по-кыргызски ни бельмеса, они даже не стали пытаться наладить какое-нибудь знаковое общение. Пришли гости, едят баранину, что здесь такого?