Однажды в Челябинске. Книга вторая

– Ага, за все неудачи и промахи, что сопровождают твое якобы величие. Не можешь ты смириться, что кто-то обошел тебя, твой гениальный ум и разрушительную силу. В твоей ситуации им грош-цена – только и всего. Как легко все разрушить, верно? Ты сам себе мозги запудрил – оттого у тебя и проблемы, причем серьезные. Ты не смог остановиться в стремлении замазать собственные огрехи. И вот тебя ищут легавые и вряд ли отпустят после того, что ты учудил.

– Если поймают, ты тоже со мной поедешь.

– У меня припасен путь отхода… в отличие от тебя.

– «Макаров» так не считает, – вытянул руку с пистолетом Глеб. – Вот это да! Момент послаще, чем с ментовской девчонкой.

– Чего ждешь?! Стреляй! Давай! Только на гнусность ты и способен. Исподтишка ударить и снова в тень. А только тебе правду говорят напрямую – у тебя кишка тонка. Боишься признаться самому себе, что страшишься конкурентов, что когда-нибудь кто-то обойдет тебя, победит в пух и прах. Ты никто без собственных предрассудков и мнимых врагов. Вот ты и придумал их для себя, несерьезных и слабых. Таких, каким я был… до недавнего времени. Ты упивался властью над ними, а они подняли голову и переросли тебя. Не по силе, так по воле.

– Хорошенько ты за сегодня осмелел. Но на этом, пожалуй, все, Андрюша, – произнес Глеб. Позади Андрея грохотал поезд. – Не нужно было тебе со мной тягаться. Ведь ты позор для семьи, для всей шараги, для своей же бабы, что с тобой из жалости. Ты забыл, откуда пришел. Ты глуп: поверил в то, что жизнь отброса можно изменить и что тебе это по силам. В себя уверовал? Кого ты обманываешь? Всем на тебя насрать. Ты никто!

– Выходит, что ты недалеко от меня ушел.

– Нет, между нами огромная разница.

– И в чем же она? В том, что ты показушник? Даже сейчас без церемоний не можешь. Воображаешь только, что ты великий из-за того, что делаешь. Нет! Тебя переедет грейдер истории, и люди с облегчением вздохнут. В том числе и твоя безмозглая шайка – сборище неуверенных в себе трусов и прихлебателей. На их фоне ты уникум, что тебя в итоге и погубило.

– Рано меня закапываешь.

– Тебе нужны такие же недоразвитые – ты ими пользуешься, чтобы не чувствовать себя тварью дрожащей. Но это просто гребаный цирк, в который поверили недалекие, включая тебя. А я знаю, почему ты такой, Глеб… Вся твоя жизнь – это злоба. Ты рос в непонимании и жестокости, тебя не любили, не жалели. Вот и получилось, что получилось… Из тебя сделали не человека, а оружие.

«Я, по сути, вырос практически в тех же условиях, но совершенно другим человеком стал», – поймал себя на мысли Андрей.

– Не знал, что пара бомжей могут произвести на свет столь сентиментального задрота, – саркастически отметил Глеб.

– Настоящая сила – это признать правду. У тебя ее нет. А уж о том, чтобы измениться, я вообще молчу.

– Пора завязывать! Ты слишком много говоришь.

– Я тебя прощаю, Глеб, – внезапно произнес Андрей.

– Что?

– За все, что ты совершил, я не держу на тебя зла.

– Что это еще за трюк такой?!

– Интересное чувство, правда? Оно тебе в новинку, к сожалению. Ты заблудился, обозлился на весь мир, ни разу не ощущал истинных светлых чувств. А они есть в нашем гадюшнике. Ничего у тебя не было кроме злости и обиды. Вот и очерствел.

Глеб на мгновение опустил глаза. Ничего не скажешь, солидно огорошил – простить за все вот так, в одночасье. Закралась мыслишка, что оборванец прав. Но Глеб не станет с ним откровенничать. Враг не увидит его слабости, его раскаяния, его признания, его слез.

– Пушку брось, Глеб. Тогда у тебя останется шанс исправиться. Ты не станешь пропащим, пойми! Застрелишь меня, и тебе не видать любимого мирка… Все изменится…

– Попрощайся с мамочкой… Считаю до трех. Раз!

Андрей опустошен.

– Два!

Время истекло. Теперь точно все.

– Три!

Он зажмурил глаза.

Раздался выстрел.

***

Андрей ничего не почувствовал.

Он открыл глаза. Боялся увидеть нечто иное вместо лесополосы, железной дороги или синеющего зимнего неба, под которым медленно просыпается Челябинск. Андрей вспомнил, что означает название города в переводе с башкирского языка – кажется, «яма». Все они угодили в нее, не выбраться…

В нескольких метрах от него на снегу лежит Глеб и корчится от боли.

Андрей огляделся – в округе никого. Тогда он подошел к лежавшему Глебу, увидел его окровавленный живот. Мальчишка силился поднять руку с неподъемным теперь уже пистолетом, но Андрей, беспристрастно смотревший на него сверху вниз, наступил Глебу на запястье, вырвал оружие из лап врага и отбросил подальше. Ощущение скорейшей кончины словно очистило Андрея от всяческих мыслей и эмоций, особенно от вопроса: кто, собственно, подстрелил Глеба, который так и останется валяться здесь без должной помощи, пока не подохнет? Заслужил? Он даже и слова вымолвить не мог, ибо изо рта тоненькой струйкой бежала кровь. Король повержен неведомой, необъяснимой силой, король дрожит и пускает кровавые слюни. Глеб удивился собственной беспомощности. Ему остается смотреть на то, как Андрей с каменным лицом обшарил его карманы, забрал ножик, парочку мятых купюр и покоцанный кнопочный телефон.